Прежде чем сдохнуть
Шрифт:
Блаженствовала я недолго. Уже через полчаса меня, еще не вполне адекватную после вчерашнего, почти насильно погрузили в ментовскую машину и повезли сдавать сыну.
Сын встретил меня выражением искренней радости и даже какого-то раскаяния на лице. Он даже обнял меня здоровой рукой, не стесняясь посторонних дядек в погонах. Мне показалось, он даже был готов расплакаться. Служивые дядьки убедились, что все в порядке, и оставили нас.
Мы с Петькой сидели на кухне, и он все время суетливо вскакивал:
— Молока? Хлеба? Сыра? Сахар, может, темный? Что-нибудь еще? Пожарить хлеб в тостере? Подогреть?
Он уже довольно
— Не дергайся, Петь, все хорошо, – попыталась я успокоить его.
— Все нормально. Ты ни в чем не виноват. Ты, пожалуй, во всей этой истории самое пострадавшее лицо.
— Я так испугался за тебя, – ответил Петька, глядя в окно. – Ты не представляешь, как жутко мне стало, когда я понял, что тебя нигде нет. Ни дома, ни в пансионе, и телефон твой не отвечал.
— Прости меня, я поступила как эгоистка, – я попыталась взять сына за здоровую руку. Он не отдернул ее, но так напрягся, что мне казалось, сейчас все его существо было сосредоточено в этой руке. Что он даже дышал через пальцы, и сердце его колотилось где-то под моей ладонью. – Бедный мой ребенок, – вздохнула я. – Повезло же тебе с родителями, нечего сказать.
Папы нет, а мама – псих.
— Мам, это я был эгоистом. Я все понял. Прости, что уговорил тебя переехать в этот дурацкий пансион. Это было ошибкой. Я все исправлю. Твоя квартира снова свободна, и она ждет тебя.
Возвращайся домой.
— Нет, сын, я хочу вернуться назад к моим старушкам.
— Мам, это ни к чему. Тебе там будет больно и плохо, я уже понял. И эти жертвы совершенно не нужные.
— Всетаки прошу тебя отвезти меня назад в пансион. Если этого не сделаешь ты, я уеду туда сама.
— Но мама!
— Да, мне там больно. Но только через боль мы узнаем себя и расширяем границы своих возможностей. Только через боль мы узнаем, на что на самом деле способны, если ее перетерпим. Это очень важно для меня. Только когда что-то болит, ты понимаешь, что живой. Когда ничего не болит – ты умер. Только когда на следующий день после тренировки ноют мышцы, понимаешь, что время потрачено не зря, и ты стал чуточку мощнее. Если ничего не болит после спортзала – ты зря потратил время. Мне надо в пансион. Пусть мне там будет несладко, но это правильная, нужная и необходимая мне боль. Через нее я становлюсь собой.
— Я хочу, чтобы ты была живой и здоровой. Это самое важное для меня.
— Я буду, сын, не бойся. Обещаю тебе.
— И все-таки возьми ключи от своей квартиры. Ты можешь вернуться туда в любой момент, — Петя выложил на стол ключи. – У тебя есть дом. И у тебя есть семья. Помни об этом, пожалуйста. И ты очень дорогой и родной мне человек, мам. И…, – он запнулся, слова давались ему тяжело, в нашей семье не были приняты сантименты. – Я люблю тебя, мам, – наконец выдохнул мой сын.
— Я тоже тебя люблю. Очень, – призналась я.
Мы обнялись, как умели. Мне кажется, в последний раз я обнимала своего сына перед линейкой 1 сентября, когда он шел в первый класс. Потом он мне всегда казался слишком уж большим и взрослым для таких телячьих нежностей. Только сейчас я поняла, какой я была дурищей.
Я забрала ключ. Он был отдан мне от всей души, и от него нельзя было отказаться. Этим я плюнула бы сыну в душу.
Я это по–чувствовала. Я начала чуть–чуть чувствовать своего ребенка.Федькины люди уже пригнали мою машину, которую я вчера бросила у него на служебной стоянке, прямо к подъезду. Все-таки в отдельных случаях и для некоторых людей наши правоохранительные органы бывают очень фрэндли.
Я стояла в дверях с чемоданом.
— Петь, только один вопрос, – как бы между делом спросила я, застегивая босоножки. – Танька уже знает, что я знаю про нее, Сашку и Катьку?
— Знает, – замявшись, ответил сын. – Мы терялись в догадках, что с тобой происходит, и на всякий случай предупредили ее.
Мало ли что…
— Понятно. Боялись, что я поймаю ее и вскрою вены? – усмехнулась я. – Не боись! У меня нет в планах бить ее по роже и насильничать. Я успокоилась. Но, честно говоря, даже когда я была на взводе, меньше всего мне хотелось ударить ее.
Я действительно успокоилась. Мысли мои приобрели весьма миролюбивое направление. Я больше не склонна была кого-либо винить за то, как сложилось мое прошлое. Все вышло так, как вышло. Если какие-то люди, которых я считаю очень дорогими для себя, остались в прошлом, значит там и есть их место.
По–настоящему важных и необходимых как дыхание людей из своей жизни не отпускают.
Я еще не знала, как я теперь посмотрю Таньке в глаза, но я хотела это сделать. Я знала, что наша встреча после всего случившегося будет одной из самых ярких в моей жизни. И я хотела прожить ее в реальности один раз, а не проживать многократно в своих фантазиях. И нагнетать этими «воображаемыми встречами» напряжение в своем мозгу.
Словом, у меня было много относительно веских, а по большей части надуманных причин вернуться назад в пансион. На самом деле меня туда просто тянуло с неистовой силой. Ведь там я жила на полную катушку!
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
— Ну что, беглянка! – ввалилась ко мне в комнату Натка, когда я даже еще и переодеться не успела. – Мы не думали так сильно тебя пугать, чтоб ты пряталась от нас в лесах и тебя искали бы по всему бывшему Советскому Союзу. Пожалуй, мы перегнули палку.
— Вот еще! – буркнула я. – Не приписывай себе чужих заслуг.
Ваши мельтешения руками и ногами тут совершенно ни при чем. Спрятаться меня вынудили совершенно другие причины.
— Да ну?! – усмехнулась Натка так, как будто хотела сказать «ага, давай, заливай». – Что ж, тогда я рада, одним грузом на душе меньше.
Она смотрела на меня и улыбалась так, как будто бы мы были закадычными школьными подружками и только что вместе совершили какую-то веселую, но очень опасную шалость. Заговорщически так улыбалась.
Я не хотела поддаваться на эту дешевую разводку, но все-таки против воли повелась и тоже улыбнулась в ответ.
Тут нас прорвало, и мы обе начали ржать как подорванные. Наташка схватила с кровати подушку и бросила ею в меня. В ответ в нее полетело висевшее на спинке стула полотенце. Она ловко поймала полотенце на лету и вернула мне его бумерангом.
Подушка!
Полотенце!
Подушка! Вторая подушка! Облезлый плюшевый кот! Разом и подушка, и полотенце, и кот!
Натка цапнула пикирующую подушку и вместе с ней упала на кровать. Как будто бы я сбила ее, как кеглю в боулинге.