Прежде, чем умереть

Оля обернулась и наградила меня снисходительной улыбкой. Наверное, так повзрослевшие дети смотрят на своих поглупевших стариков.

По нашим расчётам выходило, что Сызрань в двух днях езды. Этот немаленький город на правом берегу Волги когда-то славился своей промышленностью, имел с три десятка серьёзных предприятий. Как и Пенза, пал жертвой Альметьевска. Конгломерат высосал Сызрань чуть не досуха, лишил собственного НПЗ, оставил еле живой «Тяжмаш», полностью зависящий от заказов единственного клиента, и кое-как кормящий десятую часть населения. Ещё какое-то количество «счастливчиков» вкалывало на сланцевой шахте. Остальные сызранцы перебивались земледелием, скотоводством и оказанием услуг движущимся по М-5 караванам. Хотя, была в городе ещё одна социальная группа, можно даже сказать — каста. Называлась она — вахтовики, и содержалась полностью за счёт казны Альметьевска. По слухам, башляли им очень щедро, отбор был строгий, но и риски были немалыми. В обязанности вахтовикам вменялись обслуживание и охрана моста через Волгу, от Жигулёвской ГЭС до Тольятти. Сама ГЭС, остров, собственно мост и часть тольяттинского берега были превращены в укрепрайон, который занимали от пяти до семи десятков хорошо оснащённых и подготовленных бойцов, инженеров и строителей, сменами от одного до двух месяцев. Можно подумать, что мост этот усиленно сторожат, так как он — лакомый кусок для рейдеров, ведь именно там караваны наиболее уязвимы, но основную головную боль гарнизону доставляли не рейдеры, и даже не обитатели обезлюдевшего Тольятти, коих хватало. Главная опасность для моста и его храбрых защитников таилась в тёмных холодных водах реки. Лет семь назад мост был сильно повреждён непонятной силой, а гарнизон бесследно исчез. Ну, как бесследно... Остались следы крови, пуль, россыпи стреляных гильз повсюду, но ни одного тела так и не нашли. Ни одного из тридцати. В те годы гарнизон был помельче, усилили его как раз после таинственного исчезновения. И тут началось. Атаки происходили ночью или ранним утром, одновременно с нескольких направлений, абсолютно бессистемно, и потому всегда неожиданно. Твари, лезущие из Волги, походили на антропоморфных рептилий. Рассказывали, что у них есть жабры и перепонки между пальцами, бритвенно острые когти, а головы плоские, словно у жаб. Но рассказами всё и ограничивалось, ни одного трупа захватить не удалось. По словам защитников моста, скользкие выродки — мало того, что чертовски живучи и невероятно быстры — едва испустив дух, тут же превращались в лужу гнилостной жижи. Не оставалось даже костей. Понятно, что при таких раскладах из укромных нор повылезало множество скептиков, обвинявших вахтовиков в инсценировках. Их не смущало даже наличие жертв среди последних. Побороть скепсис удалось только, пригласив группу активистов на мост, дабы неверующие лично засвидетельствовали творящийся там пиздец. Предания гласят, что в группу вошли десять наиболее рьяных развенчивателей мифов, назад вернулся один — некто Прохор. Он утверждал, что охрана моста намеренно дала остальным погибнуть, но существования водяных — как их стали называть — больше не отрицал. Напротив, его рассказ об увиденном был столь ярок и эмоционален, что не только убедил всех сомневающихся, но и породил в Сызрани настоящий культ. Причиной тому стало упоминание о некоем гигантском существе, чью тень Прохор якобы узрел в водах. Существу немедленно дали имя Левиафан, и титул Карающей Длани Господа. Справедливости ради, стоит отметить, что наличие в реке громадной твари было одним из более-менее логичных объяснений тем разрушениям, которым подвергся мост, так как никакие водяные подобного сделать не смогли бы. Депрессивная Сызрань стала благодатной почвой для процветания культа. Церковь Левиафана пугающими темпами обрастала паствой, а возглавил её тот самый Прохор, наречённый единоверцами Апостолом, за то, что был помилован, дабы нести весть божью. Смекнув, что дело пахнет керосином, сызраньские власти объявили культ вне закона и устроили старые добрые гонения на прихожан Церкви Левиафана. Дело чуть не дошло до гражданской войны, но, в конце концов, культ удалось выдавить из города. Говорят, что Прохор с уцелевшей не отрёкшейся паствой ушёл в разрушенный Ульяновск, основал там поселение и скармливает теперь отловленных грешников Левиафану на берегу Куйбышевского водохранилища, почитаемого левиафанцами за дом своего божества.

С наступлением сумерек мы отыскали поляну и разбили лагерь. Оля сноровисто поставила палатку и пяток растяжек по периметру, а я занялся разведением костра, над которым вскоре закипел котелок. Стреноженные лошади самозабвенно жевали овёс в торбах, а мы сидели на бревне и уплетали горячую похлёбку, обдающую лица густым мясным паром.

— Уже думала, что сделаешь со своей долей? — облизал я ложку и налил добавки.

— Нет ещё, — легкомысленно ответила Ольга.

— Как так? Знаешь про центнер золота и не строишь на него планов? Не верю.

— Может, отложу на старость.

— Серьёзно?

— А что? Ты же откладываешь.

— Не хочу тебя огорчать, но старость нам вряд ли светит. И откладываю я не на неё, а на пароход.

Оля прыснула со смеху и уделала похлёбкой мой ботинок.

— Не вижу в этом ничего смешного, — устранил я загрязнение снегом.

— Пароход! — выдохнул Ольга, нахохотавшись. — А чего не аэроплан?

— На борту аэроплана будет крайне затруднительно организовать бордель с казино.

— Ах, вон оно что. Амбициозный проект. И где плавать будешь?

— Для начала по Оке, а там, может, и на Волгу подамся. Ты подумай — недельный круиз с лучшим сервисом на земле. А главное — взошедшему на борт от услуг уже никак не отказаться, остановок не делаем, шлюпок не предоставляем.

— Умно. Чертовски умно. А ты не думал, что это может отпугнуть клиентов? Ну, я о том, что найдётся не так уж много душевнобольных, желающих на неделю изолировать себя в компании охотника на людей.

— Легендарного охотника на людей, — внёс я важное уточнение. — Кроме того ты забываешь о шлюхах, картах и бухле, а они привлекут хоть к чёрту на вилы.

— Ладно. Но чем твой плавучий бордель будет лучше обычных, сухопутных борделей? Там ведь всё то же самое.

— Вот сразу видно, что опыта в этом деле у тебя ноль. В борделе ведь что главное?

— Секс? — ответила Оля нерешительно.

— Покой. Покой и отстранённость от всего сущего, кроме той его части, что приносит удовольствие. Сексом можно и в подворотне заняться, но это всё равно, что перехватить пирожок вместо ужина в ресторане при свечах. И никому не нравится, если посреди этого ужина к нему врываются жёны, любовницы, кредиторы, недовольные клиенты, друзья-товарищи и прочая нечисть, норовящая разрушить и без того зыбкое ощущение счастья. У меня подобные досадные недоразумения будут попросту исключены. Если только мой плавучий храм наслаждений не подвергнется обстрелу с берега. Но на этот случай предусмотрены броня и пулемёты.

— Хорошо, — покивала Оля, обдумав услышанное. — Но как ты собираешься набирать клиентов? Смотри, в обычный бордель страждущие идут сами, а в твой можно будет попасть с причала раз в неделю. Станешь объявления расклеивать?

— Почему нет? Вначале возьму низкими ценами, а потом, когда слава о моём несравненном «Альбатросе» разлетится по городам и весям, выйду на прибыль. Так оно и работает.

— Альбатрос — морская птица.

— Да похер, звучит-то здорово.

— Кол — капитан «Альбатроса», — произнесла Оля, глядя в тёмное небо. — И всё, вот так уйдёшь из дела?

— Нельзя оставаться в нём вечно. Как бы сердце к этому ни лежало, как бы ни фартило, теория вероятностей рано или поздно настигнет каждого. Ото всех пуль не уйдёшь. А смерть — дело такое, всегда успеется. Так почему бы не поэксплуатировать жизнь ещё немного, насладиться лучшими её проявлениями?

— Может ты и прав.

— Иди ко мне в партнёры.

— Что? В твоё пароходное хозяйство? — улыбнулась Оля, и огонь отразился в её глазах.

— Ну да. С таким капиталом мы быстро пойдём в гору. А потом, глядишь, целым флотом плавучих блядушников обзаведёмся. Станешь верховной мамкой по эту сторону Уральских гор. Ладно-ладно, может, я чутка перегнул, но перспективы всё рано заманчивые. Да?

— Я подумаю.

— Адмиралтейство организуем.

— Сказала же, подумаю.

— Треуголку тебе пошьём, камзольчик с аксельбантами...

— Всё, я спать.

— Погоди, надо ещё флаг обсудить. Предлагаю алую розу в золотом поле. Оля, ну ты чего? Иногда роза — это просто роза. Вот и поговорили, — подобрал я выброшенный из палатки спальник и отправился рубить еловые ветки себе на подстилку.

Глава 40

Какова была бы жизнь, не случись Третьей Мировой? Моя жизнь. Кем бы я стал в мирное время информационной эпохи? Может, работал бы день за днём в унылой конторе, носил бы бумажки на подпись, стучал по клавишам, обсуждал жопу новой секретарши с коллегами в курилке, а ночью убивал бы людей? Или запускал бы программу на ЧПУ-станке, точил бы деталь за деталью, резал лазерным лучом стальные листы, а ночью — людей? А может даже подался бы в правоохранительные органы, расследовал бы преступления, обезвреживал негодяев, а ночью... Впрочем, это пустое. Не был бы я никем без ядерной заварушки. И самого меня не было бы. Я — продукт войны, для войны и ради неё. Зачем себя обманывать? Можно кинжалом стругать колбасу, но криво и говённо, а переточить его в кухарь не получится. Ольга права. К чёрту глупые фантазии, пора делать то, ради чего рождён.

— Подъём! — заглянул я в палатку к моей спящей красавице.

— Кол, какого хрена? — скорчила она недовольную мину и посмотрела на часы. — Четыре утра.

— Вот именно. Нет времени разлёживаться, хватай свой таз и вперёд! Вода в котелке, через полчаса сворачиваемся.

— Я...

— Дольше ждать не буду.

Нет лучшего средства от хандры, чем испоганить настроение своему ближнему. Сработало, как всегда. Хмурая Олина физиономия прекрасно оттеняла моё с каждой минутой укрепляющееся душевное равновесие. Я быстро воспрянул духом и, как любой хороший товарищ на моём месте, усердно подбадривал свою ворчащую заспанную спутницу, едва не падающую с лошади:

— Давай-давай, соберись. Ты дело делать пришла, или на перине нежиться? У нас сейчас каждая минута на счету, на вес золота буквально. Ты ведь всё ещё хочешь золота?

— Я сейчас хочу только одного — спать.

— А вот наши заклятые друзья уже давно на ногах и носом землю роют, чтобы присвоить золотишко, зуб даю. Уж эти засранцы глаз не сомкнут, пока не обчистят нас до нитки.

— Кол, заткнись, пожалуйста, хоть ненадолго, у меня голова раскалывается.

— Голова у тебя сейчас должна болеть только об одном — как поскорее прихлопнуть вероломных мерзавцев, и забрать причитающееся у клуба авиамоделистов.