При невыясненных обстоятельствах (сборник)

Я посмотрел на нашу собеседницу:

— Таисия Афанасьевна, то, что вы все чистосердечно рассказали, вам зачтется. И все же вы нарушили закон.

— Ой, милок, я ж ничего не знала…

— Может быть. Тем не менее, милиция вынуждена применить к вам меру пресечения — подписку о невыезде. Из Батуми вам пока выезжать нельзя. Договорились?

— Конечно, буду здесь. Здесь буду, в Батуми, куда я денусь, — согласно закивала Таисия Афанасьевна.

— Надеюсь, других совместных дел, кроме этого перстня, у вас с Сергеем Петровичем не было? Вы ничего больше не продавали по его просьбе?

— Нет, милок, что ты… Правда… — Таисия Афанасьевна замолчала, явно преследуемая сомнениями, потом махнула рукой: — Ладно, скажу, раз уж такое дело. На днях Сергей Петрович принес мне чемоданчик. Попросил подержать у себя немного. Ну, я оставила, почему же не оставить, раз человек просит.

— И где же сейчас этот чемоданчик? — спросил я.

— У меня в гардеробе, в ящике лежит.

— Может, покажете?

— Отчего не показать, вы же милиция…

— Только подождите, мы пригласим понятых. Такое есть правило.

— Зовите, раз надо.

По моему знаку участковый вышел. Вскоре он вернулся с двумя понятыми, пожилыми мужем и женой из соседнего дома. Открыв указанный Таисией Афанасьевной нижний ящик гардероба, я достал оттуда новенький черный дипломат, очень тяжелый. Положил на стол, попросил участкового взломать замок. Выполнив мое указание, участковый открыл крышку. Мы с Телецким переглянулись. Дипломат был до отказа заполнен старинными изделиями из бронзы, золота, серебра и камня. В последнее время я поневоле начал разбираться в вещах подобного рода и сразу же определил новгородские кресты-складни, вещи Фаберже, ростовскую икону-финифть, китайские изделия. Все предметы в дипломате были аккуратно переложены ватой и пергаментом.

Я посмотрел на Телецкого:

— Эдуард Алексеевич, здесь нужны ваши знания.

— Нужны… — Телецкий бережно взял лежащую сверху резную фигурку тускло-зеленого цвета. — Ого! Китайский агальматолит.

— Китайский агальматолит? А что это?

— Китайская резная скульптура из этого камня. Думаю, эта фигурка была изготовлена очень давно, веке примерно в тринадцатом. Сами понимаете, какую ценность она представляет. Впрочем, на мой взгляд, большая ценность и все остальное, что здесь лежит.

— Что ж, будем переписывать.

— Естественно.

Участковый в присутствии понятых составил протокол об изъятии ценностей. После этого, еще раз предупредив Таисию Афанасьевну, чтобы она пока никуда не уезжала из Батуми, мы покинули ее квартиру.

Уловка

Фасад дома, в котором жила Таисия Афанасьевна, выходил на узкую улочку, примыкавшую к Приморскому бульвару. Выйдя на бульвар и попрощавшись с участковым и Телецким, поехавшим в МВД, я подошел к телефону-автомату. Набрав номер Бочарова и услышав отзыв, сказал:

— Добрый день, Константин Никифорович. Квишиладзе.

— Добрый день, Георгий Ираклиевич. Есть какие-нибудь новости?

— Есть. Вам сейчас доложит о них Эдуард Алексеевич. Константин Никифорович, не скажете, что там с Джомардидзе?

— Насколько мне известно, Джомардидзе стало лучше.

Новость была настолько важной, что я несколько секунд молчал. Наконец выдавил:

— Что… серьезно?

— Серьезно. Лечащий врач сказал: если ничего не случится, завтра утром Джомардидзе можно будет допрашивать.

Попытавшись осмыслить, что из этого может следовать, я спросил:

— И много людей об этом знают?

— Не волнуйтесь, Георгий Ираклиевич. Я принял меры, чтобы об этом никто не смог узнать.

— Константин Никифорович, вы долго еще будете у себя?

— Часа три еще пробуду.

— Если через полчаса я к вам зайду, примете?

— О чем разговор. Жду через полчаса.

Повесив трубку, я вернулся на бульвар. Сел на скамейку. Отсюда хорошо были видны медленно накатывающиеся и тут же разбивающиеся о волнорез морские волны. Глядя на них, я попытался подвести итоги. Выздоровление Джомардидзе дает некий оперативный простор, но не более того. Ждать от него каких-то признаний наивно. Он отлично знает, что ему грозит, если он возьмет на себя убийства Чкония и Гогунавы. Что есть еще? Показания Вахтанга Дадиани — раз. Неожиданное откровение Ларисы Гогунавы — два. Рассказ Котика — три. Расставивший последние точки разговор с Таисией Афанасьевной — четыре. Не так уж мало. Но вряд ли под давлением этих во многом уязвимых фактов и свидетельств Челидзе начнет давать искренние показания, раскрыв свою истинную роль во всех событиях, так или иначе связанных с «Перстнем Саломеи». Не тот человек. Будет стоять намертво. И уж, во всяком случае, сделает все, чтобы отвести от себя главное обвинение — в организации убийства Гогунавы.

В конце концов в голову мне пришла новая идея. Но уловка, с ней связанная, могла помочь лишь при одном условии: если она будет выполнена на высшем уровне.

В кабинете Бочарова, коротко изложив последние события, я сказал:

— Константин Никифорович, у меня есть предложение. Надо сделать все, чтобы в ИВС, где содержится Челидзе, а для верности и в другие батумские места содержания заключенных, проник слух: Джомардидзе умер. Нужно, чтобы Челидзе был в этом твердо уверен. Если он будет убежден, что Джомардидзе мертв, тут же начнет все валить на него.

— Идея неплохая, — согласился Бочаров. — Постараемся воплотить ее в жизнь. Тем более Джомардидзе ведь и в самом деле до вчерашнего дня буквально дышал на ладан.

«Добровольное признание»

На следующий день я умышленно вызвал Челидзе на допрос не утром, а во второй половине дня, чтобы слух о смерти Джомардидзе дошел до него наверняка. Начав допрос, не торопил с ответами, стараясь подвести подследственного к решению, на которое я рассчитывал. Главный упор сделал на показания Дадиани, Ларисы Гогунавы и Таисии Афанасьевны, как бы забывая при этом задавать вопросы, касающиеся связи Челидзе с Джомардидзе.

В конце концов Челидзе, не любящий, как я успел заметить, обмена прямыми взглядами, впервые посмотрел на меня открыто. Сказал мягко:

— Георгий Ираклиевич, может, хватит?

— Хватит чего? — Я изобразил недоумение.

— Вы допрашиваете меня уже третий час. За эти два с лишним часа я услышал от вас много интересного. И все же ваши доводы слабоваты.

— Слабоваты? — Я продолжал подыгрывать Челидзе.

— Конечно. Вы можете сказать, где сейчас подлинник «Перстня Саломеи»?

— Могу. В семейном сейфе Дадиани. Но этот подлинник вы оттуда много раз брали. Практически сейф Дадиани вы давно уже используете как свой личный.

— У вас есть прямые доказательства? И прямые улики?

— Отдаю должное вашему мастерству. Прямых нет.

— Георгий Ираклиевич, давайте оставим мое мастерство. Любой более-менее приличный адвокат потребует у суда серьезных доказательств. Суд их предъявить не сможет, поскольку таковых просто нет. Или я не прав?

В ответ я лишь пожал плечами. Челидзе продолжил: