Придон
Шрифт:
А Ральсвик добавил:
– А ты увезешь величайшее из сокровищ. И все страны и народы будут знать, что Итания, из-за которой вспыхнула война, у нас.
Придон стиснул челюсти до ломоты в висках. Они начали говорить один за другим, выкладывая доводы, бахвалясь победой, все такие же отважные и удалые, как и пришли… Но почему они остались прежними, будто с ними ничего не произошло?
Он перевел дыхание, опустил ладони на столешницу и сказал как можно спокойнее, но пламя рвалось из него при каждом слове, а голос звенел, как труба, зовущая в бой:
– Мы совершили больше, чем рассчитывали! Да, мы все горели
Аснерд кивнул. Лицо отвердело, глаза втянулись в каменные пещеры, поблескивали оттуда сухим слюдяным посверком.
– Уходить, – сказал он громыхающее. – Уходить, захвате с собой все золото, все самоцветы, все драгоценности. Я бы еще выломал городские врата Куябы… или парадные двери в покой Тулея. Пусть наши потомки в Артании дивятся нашим подвигам и возносят нас, вот таких отважных и… ха-ха!.. Красиных.
На двух-трех лицах проступили неуверенные улыбки. Придон не двинул бровью, темные глаза наливались бешенством. Он наклонил голову, глядя на воеводу исподлобья.
– И мы, – сказал он громовым шепотом, – удовольствуемся такой малостью?..
– Разве это малость?
– Мы можем больше, – отрезал Придон. – Пока еще все то, что мы сделали, – великолепный набег, небывалый набег!.. Но страна считается захваченной, если победитель продержится в ней полгода! Разве не так?
Все взоры обратились к Вяземайту. Тот закряхтел, развел руками, посмотрел на Аснерда, но тот покачал головой. Вяземайт снова закряхтел, голос упал, стал сиплым:
– Ты помнишь, я первым начал говорить о большом походе… даже – великом походе! Мы вторглись в Куявию, я был счастлив. Мы совершили, Придон… Мы совершили!
В голосе верховного волхва прозвучала нечеловеческая мощь. Под сводами заметалось эхо, из глаз Вяземайта полыхнули молнии. Вокруг него вспыхнул красный свет, затрепетал и втянулся в его тело.
Придон смотрел все так же пристально. Остальные молчали, посматривали тихонько то на Вяземайта, на мгновение ставшего мощью равным богам, то на Придона, потомка и соперника богов.
– Что, – спросил Придон, – что мы совершили?
– Мы совершили, – повторил Вяземайт торжественно, – мы совершили то… что было важно для самой Артании!
– Что? – повторил Придон.
– Мы прошли по пути Артании, – сказал Вяземайт все так же веско, – и Артания… даже важнее того – артанскость спасена!
Придон выглядел озадаченным. Покосился на военачальников, у всех на лицах недоумение, только Аснерд опустил глаза.
– Артанскость? – повторил Придон. – Хорошо, хоть я этого и не понимаю. Пусть спасена этим походом, но разве рухнет, если останемся?
– Нет, – ответил Вяземайт, – но…
Придон сказал резко:
– Вот и прекрасно! Артанскости это не грозит, нашей Артании – тоже. Так что вас страшит?
Вяземайт подыскивал слова, заговорил Аснерд:
– Дай я скажу. Придон, мы просто выполнили все, что задумывали. Сейчас в наших руках больше, чем можем удержать. Ну скажи мне: что нам здесь делать?.. Остаться здесь
жить? Привезти семьи или взять в жены куявок? Каждому артанину стать беричем?.. Это серьезно, я не шучу. Куявов в десять раз больше! А богаче в сотни раз, каждый артанин сразу почувствует себя богачом… И потихоньку-полегоньку восхочет жить по-куявски, стать куявом. Этого ты хочешь?Говорил он медленно, рассудительно, негромко, но страшная угроза звучала в каждом слове. Военачальники ерзали в креслах. Люди действия, они молниеносно чувствовали, как расставить войска, куда послать лучников, куда легкую конницу в быстро меняющейся обстановке боя, сами могли увлечь за собой усталых людей и переломить ход битвы в свою пользу, но сейчас, Придон отчетливо видел, все чувствуют себя не на месте.
Он вспомнил странный обмен репликами между Щажардом и Барвинком, когда были у Тулея на приеме впервые: тогда все они явились в своем артанском облике: обнаженные до пояса, грубоватые, громко смеялись, грызли кости и бросали под стол или через плечо, хохотали громко, звучно шлепали один другого по широким потным спинам, хватали кувшины с плакун-травой и пили прямо из горлышка. Барвник тогда сказал Щажарду непонятные слова, косясь на артан: «Это тоже спесь» – и, когда Щажард не понял сразу, Барвник пояснил: «…только другого рода». Он, Придон, тогда вообще не понял и даже не обратил внимания на те слова, но сейчас как молния пронзила мысль: да, они тогда держались нарочито грубо, вызывающе, чтобы эти надутые куявы не подумали, что их поразила эта роскошь, это богатство, это изобилие. И подчеркивали свое презрение к удобствам, к роскоши, и, когда Щажард, вспомнилось, поправил на груди толстую золотую цепь с огромным талисманом, украшенным алмазами, он, Придон, в ответ молча вздул грудь и напряг мускулы.
Вяземайт страшится, что если останутся в Куявии надолго, то даст трещину именно эта спесь, что на самом деле не спесь, а незримые доспехи бедняков…
У него закружилась голова, никогда не задумывался над умными вопросами, а сейчас как раз прикоснулся к чему-то подспудному, тайному, что движет миром.
Он молчал, кровь медленно отлила от лица, плечи приподнялись, словно он набирал в грудь воздуха для крика, затем резко опустились. Все услышали резкий выдох. Лицо Придона посерело.
– Наверное, – выговорил он с трудом, – ты… прав. Я сам начал ощущать этот… этот яд… куявскости. Уже восхотелось вкусно есть и мягко спать, а отсюда далеко ли до трусости? Куявы постоянно говорят, что лучше идти, чем скакать на коне, лучше стоять, чем идти, лучше лежать, чем стоять… А у нас в крови скакать навстречу ветру!.. Наверное, ты прав. Но тогда поступим по старому обычаю.
Кто-то из молодых спросил быстро:
– Какому?
На него шикнули, Придон оглядел всех усталыми глазами.
– Повторяю, страна считается захваченной и побежденной, если войска победителя пробудут там полгода. Мы здесь с квитня… или травня?
– С травня, – сказал Вяземайт. Он кривился, прятал глаза, наконец решился, сказал твердо: – Нет, Придон! Надо уходить сейчас.
Придон прорычал утомленно:
– Почему? Ну почему?.. Прошло уже четыре, даже пять месяцев!.. остался всего один. Через месяц мы выступим обратно. В Артанию. Зато никто уже не посмеет сказать или написать в хрониках, что это был просто большой и удачный набег.