Придуманная жизнь

– Хорошо, хорошо.

И в этот самый момент, когда я хочу подняться и уйти, я не поднимаюсь и не ухожу, а начинаю плакать.

– Успокойся, Ната.

Прошу бумажную салфетку. На меня напала икота.

– С чего начнем?

И я отвечаю, что не знаю, с чего начать, поскольку не имеется ни начала, ни конца. Вещи ведь не такие простые, какими кажутся. Да, конечно, в тот раз она оказалась права, сказав мне, что Бето никогда больше не захочет быть со мной, но и ошиблась тоже – у меня не получается вырвать его из своей жизни. Я рассказала ей, что он является мне, разговаривает со мной. Он что-то говорит мне, объясняет, особенно то, что я делаю, или должна сделать. Он заявляется ко мне домой, и ходит за мной по пятам, когда я иду на кухню, или в гостиную. Я хочу, чтобы он ушел, но он не уходит, а я не могу найти способ выгнать его. Я хочу, чтобы он исчез, но он не исчезает. Он вцепился мне в душу и оказывает свое влияние на мою жизнь так, что я по своей вине совершаю глупости. Он наблюдает за каждым моим движением, за каждым шагом. Он следит за мной. Бето за мной следит.

– Ната, успокойся.

Какое , к черту, спокойствие! Единственное, чего я хочу, это, чтобы он оставил меня в покое, меня! Меня, твою мать! Меня! Чтобы он оставил в покое меня! Я больше никогда не звонила ему снова, не писала сообщений, не прогуливалась по его улице, не спрашивала о нем его друзей. Я не посылала ему вновь писем, не читала ни своих, ни его сообщений. Не крутила его песен. Я выполнила все обязательства, привела все в порядок, но он не уходит. Не уходит! А я хочу, чтобы он ушел, чтобы на хрен убрался из моей жизни! Пусть он меня оставит, пусть исчезнет, пусть сгинет навсегда, и никогда, никогда не возвращается! Никогда!

Я плачу. И не могу остановиться.

Психотерапевт говорит мне, что мы попробуем терапию, чтобы вычеркнуть Бето.

– Вычеркнуть его?

– Правильно. Вычеркнуть его.

Она спрашивает, готова ли я к тому, что Бето никогда больше не вернется в мои мысли. Я вытираю слезы руками.

– Вы промоете мне мозги или что?

– Я сотру твои воспоминания о нем, Ната. Если мы этого добьемся, эти воспоминания останутся в прошлом, они перестанут быть частью твоего настоящего. Воспоминания должны находиться где-то там, не здесь. Нужно изгнать их, перенести в другую часть, потому что здесь они ни к чему, они только сводят нас с ума. Эти воспоминания относятся к тем людям, кто был с нами прежде, а не к тем, кто с нами сейчас... Чтобы стереть их, нужно осознать, что они перестанут быть нашими. И мне нужно знать, готова ли ты навсегда отделиться от того, что связывает тебя с Альберто и можешь ли ты распроститься с этим.

– Я хочу только, чтобы он ушел. Чтобы только ушел...

Терапевт достала старые тикающие часы и спросила, хорошо ли я слышу отсчеты. Тик-так. Я утвердительно кивнула и в свою очередь спросила, собирается ли она меня гипнотизировать, и что со мной произойдет, если она меня загипнотизирует. Не получится ли так, что потом мне будет казаться, что все разгуливают по улице голышом, как это произошло с людьми, загипнотизированными тем типом на телепередаче.

– Нет, я не стану тебя гипнотизировать, – смеется терапевт.

Мне тоже чуточку смешно.

– Постарайся приблизить воспоминания, Ната, перенести их из прошлого, чтобы понять, что они уже не составляют часть нас. Постарайся добиться того, чтобы они ушли и больше никогда не возвращались. А, если и возвращались иногда, то, ко крайней мере, не причиняли бы боль.

– Ай... – Я высморкалась.

– Мы должны начать с самого болезненного для тебя воспоминания об отношениях с Бето. Я имею в виду не то, что заставило тебя больше всего страдать, а какую-то фразу, сцену, пейзаж, словом, то, что ты разделила с ним, что больше всего задевает тебя в настоящем. Ты закрываешь глаза и рассказываешь мне об этом, пока слышишь тиканье часов. Это тиканье будет нести тебя от одного воспоминания к другому. Ты не должна будешь выстраивать их в хронологическом порядке. Позволь воспоминаниям течь самим под мерное тиканье. Пусть они выходят, как хотят. Часы по-своему упорядочат твои воспоминания, едва ли понятным тебе образом. Ты будешь перепрыгивать с одного воспоминания на другое до тех пор, пока я не попрошу тебя снова вернуться к самому первому. Чтобы ты мне снова его рассказала. Ты готова?

– Да...

– С какого воспоминания начнем, Ната?

– С пляжа.

– Какое воспоминание о пляже?

– Когда мы находились там, на пляже.

– Закрой глаза, Ната, слушай только тиканье часов и расскажи мне, что случилось на пляже.

Я закрыла глаза. Попыталась слушать только тиканье часов, но я его не слышу. Я слышу лишь громкий автомобильный гудок на улице. Я не могу сосредоточиться.

– Пляж, Ната. Что произошло на пляже?

– Ничего...

Я знаю, что там, на пляже ничего важного не произошло. Не знаю, почему я выбрала это воспоминание, впрочем, какая разница. Я закрываю глаза и глубоко дышу. Наконец-то я слышу тиканье часов Только тиканье. Тик-так. Тик-так. Этот звук часов смешивается с плеском волн, неясным шумом прибоя. Я начинаю говорить.

– Мы с Бето одни, вокруг ни души, потому что к вечеру похолодало, и после ужина все

разошлись. А мы остались посмотреть на вечерние сумерки, и Бето снимал все на камеру. Я вижу стаю чаек на берегу. Я срываюсь с места и бегу к ним, взмахивая руками, словно я лечу. Бето обнимает меня и говорит, что я сумасшедшая и могу простыть. Я села у Бето в ногах, прислонившись спиной к его груди. Я чувствую его дыхание. Наше дыхание созвучно. Какое-то время мы молчим, только смотрим на солнце, которое вот-вот коснется воды. Еще несколько минут, пожалуй, даже секунд, и оно скроется за горизонтом, не оставив и следа. Я чувствую влажный песок под босыми ногами, а Бето рассказывает мне о домовом, который однажды покажется мне. “Это невозможно, – говорю я ему, – потому что домовых не бывает”. И он отвечает, что в мире невозможно только одно – то, что он меня разлюбит.

Я подавилась слезами.

– От десяти до одного, – мягко говорит терапевт, – насколько сильно причиняет тебе боль это воспоминание?

– Десять.

– Переходим к другому, Ната. Переходи к другому воспоминанию.

– Я не разута, но хочу разуться. Я ношу туфли на каблуках, которые натирают мне ноги. Все мои подружки пришли в кроссовках, а я – нет, потому что меня не предупредили. Они мне ничего не сказали. Я и не знала, что никто уже не ходит на каблуках, потому что нужно прыгать, мотая головой из стороны в сторону под ритм музыки без слов. Я сижу одна на тусовке, где уйма народу и хочу исчезнуть.

– Другое, Ната, – прерывает меня терапевт. – Переходим к другому. Не открывай глаза. Позволь себе нестись под тиканье часов.

Я глубоко дышу.

– Я ничего не слышу, только шелест листьев на деревьях, трясущихся на северном ветру. Я заваливаюсь на данное кем-то старое одеяло. Мы только что закончили играть в карты, причем я осталась последней, игра в континенталь мне никогда не удавалась. Мне сложно считать. Я продулась, но мне безразлично. Я чувствую себя счастливой. Алиса с друзьями радушно нас приютили – Риту, Карлоту, Альвара и меня – в своем жизнерадостном мирке в горах. Я гляжу на облако, похожее на бегущую борзую. Вот у нее глаза, уши и лапы. Четыре лапы. Замечательная борзая. Я моргаю, и борзая превратилась в необычную ракету. Я улыбаюсь. Я не хочу моргать, чтобы не упустить следующее превращение. Я сдерживаюсь, стою с открытыми глазами, не моргая, насколько хватает сил.

Тик-так.

– Моя собака. Родители пришли ко мне домой, потому что мне плохо. Мама сварила мне бульон, а папа принес в постель пончик. Они спросили, не хочу ли я, чтобы они оставили мне собаку. Я говорю “нет”, хотя хочу сказать “да”. Когда они втроем ушли, я сажусь на диван с блуждающим взглядом.

Тик-так.

Бето говорит мне, что это лишь на время. Нежно обхватив мое лицо руками, он смотрит

мне в глаза и говорит: “ Это только на время, любимая”. Любимая. Он называет меня любимой.

Тик-так.

– Не могу поверить, что он так смотрит на меня после стольких лет. Он пронзает меня

насквозь своим блеклым взглядом, и я понимаю, что он хочет меня поцеловать. Я притворяюсь. Беру банку пива, делаю глоток, я делаю вид, что ничего не понимаю. На самом деле, с тех пор, как мы уселись на террасе бара, я знаю, что Диего хочет меня поцеловать. Он говорит, что я очень красива, как всегда. Я отвечаю, что он такой же, как всегда, ничуть не изменился и никогда не повзрослеет, что он умрет через тысячу лет, считая себя Питером Пеном, хотя весь мир знает, что он дряхлый старик. Он подарил мне книгу песен.