Приевшаяся история
Шрифт:
— Ставишь сеть? — я испытывал привычный азарт приобретения новых знаний.
Мне не надо было спрашивать. Я мог просто попросить объяснить или подсмотреть и запомнить ее движения, а слова подслушать, не поворачивая головы. Я так основательно шарил в ее голове, что мог подслушивать без зрительного контакта. Именно поэтому и было совестно.
Как интересно! Проявление зачатков совести нужно будет внести в список побочных эффектов применения нового зелья. Я почувствовал такую святость, что меж лопаток зачесалось.
— Да, начинаю. Поможешь мне?
Сам вопрос заключал предложение рассказать. Она не делала секрета из умения, или я, по ее мнению, знал все
— Если пояснишь, что делать! — масштабы понятия «колдовство» были безграничны.
Марийка отсекла тонкую прядь волос, воспользовавшись палочкой. И я, кажется, начинал понимать в общих чертах, что произойдет. Она связывала себя с самой землей. Подняла комок грязи поплотнее и вмяла в него один волосок. Сноровисто принявшись за дело с моей помощью, она соорудила несколько десятков подобных вешек. Но волоски все еще оставались.
— Что делаем дальше? — руки были чисты и готовы к колдовству с помощью палочки.
— Охватываемая территория не может быть слишком велика, — начала она с теории. — Предлагаю такой порядок действия: за барьером мы трансгрессируем с твоей помощью к самым дальним точкам, сколько захочешь, а я передвину нас наскоро между ними, чтобы потратить силы равнозначно.
Над сказанным не то что думать не хотелось — руки чесались приступить. Не дождавшись ответа, сочтя молчание знаком согласия, Марийка, уставившись на носки собственной обуви, шагнула навстречу и доверчиво прислонилась. Мой мозг упорно не желал рождать что-либо кроме тупика Прядильщиков… Когда понятно стало, что мысли витают где-то далеко от действительности, я крепко ухватился за хрупкие плечи, словно они вновь становились опорой, и трансгрессировал к точке, засевшей занозой с самого утра.
На месте пожара она положила первый маяк на землю, втоптала для верности каблуком и громко с расстановкой произнесла заклинание обнаружения. Проще не придумаешь, а эффективность была налицо. Такие понятные формулы и составляют костяк добротного волшебства настоящего практика.
Далее мы действовали по задуманной схеме, разбавляя ее не заметными глазу фривольностями. Вот я отступил назад и вбок, начиная основной квадрат движения танго. При следующей трансгрессии, совсем не замечая усталости и растраты сил, чуть приподнял ее и повернулся почти на сто восемьдесят градусов. Кто знал, что последнего романтика на земле, лежащего в руинах, так просто восстановить! Стоило лишь допустить саму мысль, что в них придется обитать женскому персонажу.
Ведьма предпочла еще б'oльшую провокацию. Она обошла меня вокруг. Обнимала, уютно пристраиваясь то под левой рукой, то под правой. Прижалась к спине, сцепив руки на уровне груди и подталкивая из такого положения в трансгрессионный поток. Куда же нас могло вынести из душной темной трубы? Но каждый раз следующим местом оказывались окрестности не так далеко от предыдущего.
Расправившись подобным способом не только с комками грязи, но и с последними границами стеснения, мы были готовы показаться на глаза расслабившимся гулякам. Руки вновь блистали чистотой, помыслы горели огнем. Достойным штрихом к портрету счастливой пары оказалось то, чего я никак не мог ожидать. Красноречивая тишина стала привычной. Голос разрушил ее и создал вновь все вокруг. В начале было слово:
— Чтобы нарушителей могла чувствовать не только я, остался последний ритуал.
Она вынула из-за пояса несколько оставшихся волосков, несколько раз их прогладила сквозь ладонь и попросила:
— Наклонись.
Я исполнил ее просьбу, понимая, что сию секунду она вплетала свои волоски в тоненькую косичку у самой моей
шеи. Никаких ощущений: ни головокружения, ни еще большего азарта или внезапной неотступной привязанности. Но это был всем ответам ответ! Наш союз обрел физическую форму. На тончайшей грани соприкосновения мы стали едины.И все же день оказался утомительным. Перехваченная пара сэндвичей в обед. И монотонное хождение маятником по людным улицам. С удивительным постоянством я чувствовал, куда она направляется. Сближение сигнализировало безболезненно. Маленькое женское колдовство работало безупречно. Немного позволили себе обзорной экскурсии. Было прохладно, и я естественно сжимал ее пальцы. Иногда с такой силой, что она морщилась, но руку не вырывала. Брошенные в затылок взгляды без внимания не оставались. Все каверзные уста были запечатаны моим присутствием. Что ж, технология порчи учебных будней была поставлена на рельсы. Приговор в моем исполнении всегда приравнивался к смертной казни через утопление в науке.
Между тем погода портилась. До вечера было далеко, а свинцово-серое небо неумолимо стремилось к земле. Будь мы на приличной высоте, продирались бы среди липкого тумана облаков. Все больше народу текло мелкими ручейками в сторону замка. Пришлось выдвигаться на позицию. Ученики выкрикивали имена, семеня мимо, не поднимая головы, зарываясь от сырости в вороты мантий. Как только списки пополнились, я скомандовал возвращение в деревню. Согласно колпаку наброшенному на местность, покидать его не собирались. Значит, оставшиеся из совершеннолетних изрядно поднабрались в одном из пабов.
Парочка нашлась у Розмерты. Романтики направились своим ходом под клятвой, что искать их не придется. В общем, ограничения для седьмого курса выглядели смехотворными. Не я ли сам в этом возрасте готовился вступить в ряды пожирателей, да и не только: готова была моя заявка на первое мастерство, в которой мне просто не могли отказать. Число моих научных публикаций перевалило за несколько десятков, два зелья дожидались патента, Слагхорн потирал вспотевшие ладони в предвкушении. Его авторитет мастера не блек, только полнился и сиял новыми красками от явления ученика. Надо ли резюмировать, что я чувствовал себя человеком взрослым? Наверно, слишком взрослым и ответственным за свои поступки!
Меня некому было направить. Мать умерла, оставив пустоту. Родной отец остался лишь носителем набора генов, подаривших мне внешность упыря. А все приятели наперебой, один влиятельней другого, поддерживали провальные начинания. Они сами были по уши в этом дерьме! Некоторые, как Люциус Малфой и Рекс Мальсибер, так давно и со знаменем в руке (на руке).
Повылавливав блох повсеместно, присели на минуточку в опустевшей «Кабаньей голове». Аберфорт расстарался подать горячий ароматный суп из говяжьих хвостов с рубцом, а к нему по рюмке самогона. Расслабляться было нельзя, но усталое тело так и просилось в ванну. У нее правый глаз стремился к левому, фокус получался смазанным.
— Отличный день, — звучало чуть с акцентом, что говорило о вихрях, бушующих в ее голове.
— Который еще не закончен… При всем уважении к заведению, ночевать я предпочту у себя!
Расплатившись, мы не в гостях были, потащил чуть хмельную, потяжелевшую напарницу на улицу. Ветер усилился и дул в лицо, заставляя трансгрессировать к барьеру вокруг школы прямо посреди улицы.
Замок высился на холме. Штурмовать его предстояло по широкой траектории, чтобы выйти к воротам. Теплицы Спраут сообщались со зданием, но вламываться в чужой дом, которым являлся барсучий факультет, с тылов было дурным тоном.