Приевшаяся история

— Ставишь сеть? — я испытывал привычный азарт приобретения новых знаний.

Мне не надо было спрашивать. Я мог просто попросить объяснить или подсмотреть и запомнить ее движения, а слова подслушать, не поворачивая головы. Я так основательно шарил в ее голове, что мог подслушивать без зрительного контакта. Именно поэтому и было совестно.

Как интересно! Проявление зачатков совести нужно будет внести в список побочных эффектов применения нового зелья. Я почувствовал такую святость, что меж лопаток зачесалось.

— Да, начинаю. Поможешь мне?

Сам вопрос заключал предложение рассказать. Она не делала секрета из умения, или я, по ее мнению, знал все на свете.

— Если пояснишь, что делать! — масштабы понятия «колдовство» были безграничны.

Марийка отсекла тонкую прядь волос, воспользовавшись палочкой. И я, кажется, начинал понимать в общих чертах, что произойдет. Она связывала себя с самой землей. Подняла комок грязи поплотнее и вмяла в него один волосок. Сноровисто принявшись за дело с моей помощью, она соорудила несколько десятков подобных вешек. Но волоски все еще оставались.

— Что делаем дальше? — руки были чисты и готовы к колдовству с помощью палочки.

— Охватываемая территория не может быть слишком велика, — начала она с теории. — Предлагаю такой порядок действия: за барьером мы трансгрессируем с твоей помощью к самым дальним точкам, сколько захочешь, а я передвину нас наскоро между ними, чтобы потратить силы равнозначно.

Над сказанным не то что думать не хотелось — руки чесались приступить. Не дождавшись ответа, сочтя молчание знаком согласия, Марийка, уставившись на носки собственной обуви, шагнула навстречу и доверчиво прислонилась. Мой мозг упорно не желал рождать что-либо кроме тупика Прядильщиков… Когда понятно стало, что мысли витают где-то далеко от действительности, я крепко ухватился за хрупкие плечи, словно они вновь становились опорой, и трансгрессировал к точке, засевшей занозой с самого утра.

На месте пожара она положила первый маяк на землю, втоптала для верности каблуком и громко с расстановкой произнесла заклинание обнаружения. Проще не придумаешь, а эффективность была налицо. Такие понятные формулы и составляют костяк добротного волшебства настоящего практика.

Далее мы действовали по задуманной схеме, разбавляя ее не заметными глазу фривольностями. Вот я отступил назад и вбок, начиная основной квадрат движения танго. При следующей трансгрессии, совсем не замечая усталости и растраты сил, чуть приподнял ее и повернулся почти на сто восемьдесят градусов. Кто знал, что последнего романтика на земле, лежащего в руинах, так просто восстановить! Стоило лишь допустить саму мысль, что в них придется обитать женскому персонажу.

Ведьма предпочла еще б'oльшую провокацию. Она обошла меня вокруг. Обнимала, уютно пристраиваясь то под левой рукой, то под правой. Прижалась к спине, сцепив руки на уровне груди и подталкивая из такого положения в трансгрессионный поток. Куда же нас могло вынести из душной темной трубы? Но каждый раз следующим местом оказывались окрестности не так далеко от предыдущего.

Расправившись подобным способом не только с комками грязи, но и с последними границами стеснения, мы были готовы показаться на глаза расслабившимся гулякам. Руки вновь блистали чистотой, помыслы горели огнем. Достойным штрихом к портрету счастливой пары оказалось то, чего я никак не мог ожидать. Красноречивая тишина стала привычной. Голос разрушил ее и создал вновь все вокруг. В начале было слово:

— Чтобы нарушителей могла чувствовать не только я, остался последний ритуал.

Она вынула из-за пояса несколько оставшихся волосков, несколько раз их прогладила сквозь ладонь и попросила:

— Наклонись.

Я исполнил ее просьбу, понимая, что сию секунду она вплетала свои волоски в тоненькую косичку у самой моей шеи. Никаких ощущений: ни головокружения, ни еще большего азарта или внезапной неотступной привязанности. Но это был всем ответам ответ! Наш союз обрел физическую форму. На тончайшей грани соприкосновения мы стали едины.

И все же день оказался утомительным. Перехваченная пара сэндвичей в обед. И монотонное хождение маятником по людным улицам. С удивительным постоянством я чувствовал, куда она направляется. Сближение сигнализировало безболезненно. Маленькое женское колдовство работало безупречно. Немного позволили себе обзорной экскурсии. Было прохладно, и я естественно сжимал ее пальцы. Иногда с такой силой, что она морщилась, но руку не вырывала. Брошенные в затылок взгляды без внимания не оставались. Все каверзные уста были запечатаны моим присутствием. Что ж, технология порчи учебных будней была поставлена на рельсы. Приговор в моем исполнении всегда приравнивался к смертной казни через утопление в науке.

Между тем погода портилась. До вечера было далеко, а свинцово-серое небо неумолимо стремилось к земле. Будь мы на приличной высоте, продирались бы среди липкого тумана облаков. Все больше народу текло мелкими ручейками в сторону замка. Пришлось выдвигаться на позицию. Ученики выкрикивали имена, семеня мимо, не поднимая головы, зарываясь от сырости в вороты мантий. Как только списки пополнились, я скомандовал возвращение в деревню. Согласно колпаку наброшенному на местность, покидать его не собирались. Значит, оставшиеся из совершеннолетних изрядно поднабрались в одном из пабов.

Парочка нашлась у Розмерты. Романтики направились своим ходом под клятвой, что искать их не придется. В общем, ограничения для седьмого курса выглядели смехотворными. Не я ли сам в этом возрасте готовился вступить в ряды пожирателей, да и не только: готова была моя заявка на первое мастерство, в которой мне просто не могли отказать. Число моих научных публикаций перевалило за несколько десятков, два зелья дожидались патента, Слагхорн потирал вспотевшие ладони в предвкушении. Его авторитет мастера не блек, только полнился и сиял новыми красками от явления ученика. Надо ли резюмировать, что я чувствовал себя человеком взрослым? Наверно, слишком взрослым и ответственным за свои поступки!

Меня некому было направить. Мать умерла, оставив пустоту. Родной отец остался лишь носителем набора генов, подаривших мне внешность упыря. А все приятели наперебой, один влиятельней другого, поддерживали провальные начинания. Они сами были по уши в этом дерьме! Некоторые, как Люциус Малфой и Рекс Мальсибер, так давно и со знаменем в руке (на руке).

Повылавливав блох повсеместно, присели на минуточку в опустевшей «Кабаньей голове». Аберфорт расстарался подать горячий ароматный суп из говяжьих хвостов с рубцом, а к нему по рюмке самогона. Расслабляться было нельзя, но усталое тело так и просилось в ванну. У нее правый глаз стремился к левому, фокус получался смазанным.

— Отличный день, — звучало чуть с акцентом, что говорило о вихрях, бушующих в ее голове.

— Который еще не закончен… При всем уважении к заведению, ночевать я предпочту у себя!

Расплатившись, мы не в гостях были, потащил чуть хмельную, потяжелевшую напарницу на улицу. Ветер усилился и дул в лицо, заставляя трансгрессировать к барьеру вокруг школы прямо посреди улицы.

Замок высился на холме. Штурмовать его предстояло по широкой траектории, чтобы выйти к воротам. Теплицы Спраут сообщались со зданием, но вламываться в чужой дом, которым являлся барсучий факультет, с тылов было дурным тоном.