Приглашение на казнь
Шрифт:
Она знала, что после дождя обязательно выглянет солнце: жаркое, безжалостное. И это ей не нравилось. Пульсирующая боль в области раны на макушке усиливалась. Разве рана ещё не зажила? Мысль проскочила, испаряясь. Из тумана выплыла рожа насильника. Наташа в ужасе закричала и замахала руками. Из горла вырвался мышиный писк. Мертвец громко смеялся, широко открывая окровавленный рот и скаля серые зубы в каплях тяжёлой липкой крови. Очень хотелось убить его снова и снова. Она взмахнула руками, пытаясь схватить наглеца за бороду, маячившую чёрным пятном перед глазами. Ей это
Она вмиг очнулась, ошалело уставившись на то, что крепко держала в руках. Это был край туники одного из воинов, присевшего на корточки возле неё. Второй сидел верхом. Конь под ним нетерпеливо сучил ногами, косясь на громко смеющегося хозяина:
— Тебе повезло, Фортунато, что она уцепилась всего лишь за край одежды, а не за что-то более ценное!
Смуглый итальянец, сжав руку пфальцграфини у запястья, обнажив в улыбке белые зубы, процедил, всматриваясь в её лицо:
— Хватит ржать. Не завидуй. Лучше помоги подсадить деву в седло. Видишь, она перемёрзла, как бы не преставилась. Граф голову снимет за графиню.
— Так давай её мне! Согрею вмиг, — смех напарника походил на тяжёлое надрывное старческое кряхтенье.
— Э, нет… Сам повезу. Давай, помогай…
Фортунато вскочил в седло. Конь дёрнулся от подскочивших псов, до этого не проявлявших никакой агрессии.
Наташа не сопротивлялась, слабо реагируя на происходящее. Её передали в руки итальянца.
— Не узнаю её, — он всматривался в лицо иноземки, крепко прижимая к себе. — На себя не похожа.
— Давай быстрее, пусть господин с ней разбирается.
— Всё, трогаемся… Vento, tempo, donne e fortuna — prima voltano e poi tornano, come la luna.
Сознание девушки отреагировало независимо от неё, выдав перевод с итальянского языка: «Ветер, погода, женщины и удача: сначала они отворачиваются, а потом возвращаются, как Луна».
Ветер трепал полы накидки, бросая пригоршни дождя в лицо.
Где-то в чаще лаяли собаки. Выгнали зайца с лёжки или нашли лисью нору… След брали плохо, постоянно сбиваясь на более яркие и пахучие метки диких обитателей леса. Приходилось их возвращать и тыкать в морды накидку девы, то уговаривая, то угрожая.
Герард нервничал, монотонно прочёсывая местность, не желая думать о худшем. Если девчонка в лесу, то шанс найти её с помощью верных псов велик, а вот если наёмники захватили… Кто их нанял? Карл? Пособник Клары? Она и после смерти мстит ему за отвергнутую любовь, за свою страшную смерть.
Когда его нагнал Фортунато, в сопровождении собак и с ношей впереди себя, сердце господина забилось неистово. По белеющей в темноте улыбке наёмного сержанта, догадался, что не ошибся: госпожа найдена живой.
Радость и облегчение вкупе со злостью и раздражением образовали гремучую шипучую смесь, готовую прорваться сквозь маску спокойного равнодушия.
— Сюда её, — распахнул полы дождевика, максимально сдвигаясь в седле и откидываясь чуть назад.
— Господин, она странная какая- то, недвижимая.
Теперь, когда привлёк её
безвольное тело к себе, кутая в полы накидки, чувствуя его мертвенную холодность, напрягся, вглядываясь в бескровное лицо, безвольно откинувшуюся на его плечо голову. Но ведь живая…— Труби отбой, — кинул в темноту. — Едем к знахарке.
Всю дорогу прижимал к себе, отдавая тепло, согревая сердцем, мысленно обволакивая ореолом жара своего тела, уговаривая: «Птаха, даже не думай умирать… Теперь ты навсегда будешь моя…»
Старуха стояла у раскрытой двери, кутаясь в рубище, будто ждала их всё это время.
Псы, подняв лай, шуганув в кусты чёрную тень извечного недруга, затихли, сев у ног ведьмы.
— Вижу, нашли Голубку, — она коснулась ладонями тёплых голов. — Славно как. — Закивала, обращаясь к господину: — Жду вас.
— Значит, знаешь, зачем я здесь, — упёрся в чёрные глазные провалы Рухи.
— Спит она. Хлебнула успокоительного отвара, как пришла. Проспится к утру, будет прежняя.
— Лучше б дала ей зелья какого, чтоб потише была да поумнее, — недовольно буркнул в ответ, поворачивая коня на тропу.
— Молодая ещё шибко умной быть, — крякнула бабка. — Жила в покое и сытости. Лиха, злобы людской не ведала. А вот потише… Она вам нужна тихая-то? — Летело копьём в спину: — А вы безгрешны и всегда правы…
Его сиятельство вздохнул. Верно говорит ведунья. Вспомнил себя в такие годы. И не так давно было, а, кажется, несколько жизней прожил. Устал.
Смял девчонку, порывисто прижимая к груди, касаясь горячими губами её холодных безответных губ. Застонал протяжно, тихо выдохнул: «Дьявол мне тебя послал, как искушение… Господь — как тяжкую плату за грехи мои. Светлого Ангела в темень низверг…»
— Бруно, возьми её, — Герард передал деву командующему. — Отнеси её в покои и прислугу кликни. Пусть снимут мокрое одеяние.
— Стоило только уехать… — шептал рыцарь, чувствуя вину, что не успел поговорить с иноземкой перед отъездом. Возможно, ничего бы этого не произошло. — Что ж непоседливая такая… Да… — Обернулся к графу, — Дитрих ждёт тебя. Беда там…
— Что ещё случилось? — насторожился господин. Беда не ходит одна.
— С госпожой Агной.
У открытой двери покоев брата стоял стражник. Его сиятельство прошёл стремительно, не задерживаясь, ориентируясь на свет множества свечей в спальне госпожи.
Дитрих сидел у изголовья ложа, на котором вытянувшись неподвижно лежала его жена. Дрожащими пальцами перебирал золотистые локоны той, которую когда-то любил.
Поначалу барон считал свой брак удачным. Помимо приданого, которое получила его семья, Агна ему нравилась. Красивая, тихая и скромная, она казалась ему совершенством. Но со временем он стал замечать, что она его все больше раздражает. В постели женщина была холодна, в общении ограничена. Он успокаивал себя тем, что все браки такие. Муж и жена обычно жили своими отдельными жизнями, встречаясь только за трапезой или обсуждая вопросы, касающиеся обоих. Агна пыталась контролировать Дитриха, а встретив сопротивление, озлобилась.