Приговор

Открыв сонные глаза, покрытые солнечными очками, и сфокусировав взгляд на красивом лице перед собой, она увидела дьявольскую ухмылку. Это была улыбка, полная удовольствия и вожделения, при одном только взгляде на которую плавились не только её внутренности, но и весь её мир. Его глаза тоже были прикрыты тёмными очками от яркого тропического солнца, но, когда его улыбающиеся губы приблизились к её, и её улыбка с готовностью трансформировалась для поцелуя, она поняла, какая яркая глубина скрывалась за этими тёмными стёклами.

Протянув руку, она приподняла этот тёмный барьер и увидела то, что и ожидала. Но предчувствие не означало, что реальность не подействует. Всё внутри Клэр перевернулось, когда он снял очки и их глаза встретились. Был момент, когда она хотела заговорить, но этот момент был мимолётен. Так много можно сказать без слов.

Сегодня утром, когда она проснулась, его уже не было рядом. Мадлен сказала, что он ушёл рано. Клэр не беспокоилась, она знала, что он вернётся, но, после всего нескольких часов врозь, она поняла, что воссоединение не будет таким простым, как «привет, как ты сегодня?»

Да, её тело было обласкано прошлой ночью, но тем не менее оно сейчас яростно жаждало того, что в полном молчании ей предлагалось. Страсть прошлой ночи вернулась с удвоенной силой, когда его полные, мягкие губы соединились с её. Лишь мгновение назад её лёгкие дышали сами по себе, а теперь непроизвольные стоны слетали с её губ, и надо было напоминать себе о необходимости дышать. Не столько думать, сколько успевать вдыхать и выдыхать в унисон. В противном случае от его неумолимого напора её тело разорвало бы от избытка задержанного в лёгких воздуха. Когда её грудь, покрытая купальником, стала болеть от необходимости тереться об его грудь, она решила, что важность дыхания сильно преувеличена. Она с радостью поддавалась тому, что настигало её — жажде быть поглощённой огнём, сверкающим в глубине тёмных, проникающих глаз. Если в процессе она забывала дышать, разве это имело значение?

Их спальня с открытыми дверями, выходящими на кристально синее море, была лишь немногим более уединенной, чем веранда; однако, это была их комната. Мадлен и Френсис уважали их личную жизнь. Когда купальник Клэр упал на пол, она вспомнила, что им ещё предстоит разговор, но и сейчас они обсудили больше, чем многие пары успевают за целую жизнь. Они поприветствовали друг друга, признали прелесть тропического утра и каждый убедился, что с другим всё хорошо.

Лёжа на мягком покрывале, закинув руки за голову, с любимым мужчиной, смотрящим только на неё и большим потолочным вентилятором, гоняющим под потолком влажный воздух, Клэр поняла, что её мир правилен. Планировала ли она такой утренний поворот событий? Нет. Была ли она на него согласна? Без сомнений.

Большие талантливые руки клеймили её тело и её душу. Хотя его напор иногда был стремительным, он всегда был нежным. Да, в её голове хранилась память о совсем других временах, но это было так давно, что и не вспомнить. В этот момент, как это было тысячу раз прежде, она с желанием отдавалась воле и желаниям мужчины, который был над ней. Без лишних слов он мог манипулировать и доминировать над ней — переводить ее из состояния спящего блаженства в агонию эротического желания. Так же, как и годы тому назад, в его тёмных глазах горели чувство и страсть, приводя её мир во вращение. Раз он так хотел — всё было в порядке. Без него планета вышла бы из-под контроля, навсегда потерявшись в самых темных глубинах вселенной.

Казалось, не имеет значения, что её тело изменилось. Кончики его пальцев не торопясь ласкали её чувствительную грудь. Так мало надо было, чтобы вызвать её отклик — простой выдох воздуха на нежный, влажный сосок, и спина Клэр выгибалась дугой, а внутренности плавились. Поддразнивание так, что она начинала умолять, и удовлетворение её желания было его коньком. Несмотря на то, как она изменилась, как изменилось ее тело, она чувствовала себя желанной и сексуальной, когда он умело ласкал, целовал и сосал, двигаясь вниз по …

Клэр потрясла головой и попыталась прийти в себя.

Ребёнок — нет — пропал — всё пропало…

Она боролась с мыслью — с идеей — нет!

Доктор Фаэрфилд с ужасом наблюдал, как пациентка, которая секундой ранее переживала нечто, что никто из их не мог ни увидеть, ни услышать, вдруг начала выворачиваться из креплений. Аппарат не был рассчитан на движение.

— Я говорил вам, дайте ей успокоительное! — закричал он в микрофон.

Пытаясь сохранять спокойствие, медсестра ответила: — Мы дали, доктор. Она не должна была проснуться.

Она не должна была, но это не имело значения — Клэр боролась с удерживающими креплениями со всей мочи. Её рот открывался, но шум аппарата, судорожные усилия сотрудников остановить аппарат МРТ и криками доктора Фаэрфилда, её мольбы о нерождённом ребёнке остались неслышимыми и незамеченными. К тому времени, как все смогли зайти в обшитую свинцом комнату, её щёки были в слезах и только всхлипы слетали с губ.

Доктор Фаэрфилд стукнул кулаком по стойке, пока сотрудники давали успокоительное пациентке и снимали её с каталки. Обращаясь ко всем и никому конкретно, он сказал:

— Это пятнадцатый день лечения. Вы знаете, сколько времени и средств потрачено на это исследование? И всё впустую. Она едва весит пятьдесят килограмм. Насколько это, чёрт возьми, сложно, правильно рассчитать успокоительное?

Задавая вопросы, он не желал ответов. Толкнув дверь в застеклённую комнату так сильно, что та отскочила от стены, он крикнул через плечо: — Когда результаты, которые получатся, будут готовы, принесите их мне.

Недавно назначенное доктором Фаэрфилдом лечение было одновременно новым, но опробованным. Были задокументированы результаты с этими лекарствами; но доктор Фаэрфилд пошёл дальше, сочетая лекарства и более интенсивную терапию. Это было больше, чем описано в опубликованных материалах. Это сканирование должно было показать первые результаты. Было очевидно и без МРТ, что пациентка галлюцинирует, но наблюдение нельзя было измерить. Исследование должно было задокументировать повышение мозговой деятельности. Этот инцидент с успокоительным отодвигал всё по меньшей мере на пару дней. Разозлённый, доктор ворвался в свой кабинет.

Ведя машину в сторону «Эвервуда», Мередит обдумывала свои цели. Она ведет исследование два с половиной месяца. Скоро её дети приедут из частной школы на короткие каникулы перед новым семестром. Часы, проводимые в клинике, серьёзно помешают, сократят время общения с ними. Стоила ли эта история стольких усилий?

Тяжесть в груди сказала ей то, что она и так знала — она не была посторонним журналистом-исследователем, которым всегда хотела быть. Она была другом, тем, кто, — она не находила лучшего слова — «компенсирует» ту боль, которую принесла подруге однажды. Речь шла не об истории, речь шла о спасении Клэр и о превентивном восстановлении гордости маленькой девочки, которая однажды прочтёт про своего отца ужасные вещи. Мередит хотела, чтобы Николь знала, что там было нечто большее, в той истории, вторая страница, как обычно говорил Пол Харви. Не то, что Мередит не верила, что однажды Эмили просветит Николь насчёт Энтони Роулингса, но уверена не была. Просто, несмотря на то, что Клэр сама пришла к ней с рассказом о событиях между ней и Энтони, именно Мэредит написала об этом и сделала достоянием общественности. Если Клэр никогда не поправится, и остальная часть истории никогда не выйдет в свет, как книга, которая принесла Мередит миллионы, как повлияет ли она на маленькую невинную девочку по фамилии Роулингс?