Приказ обсуждению не подлежит

Когда Мур-алай вошел в кабинет следователя, присутствующие на допросе оперативники примолкли. Лишь Бешар — остроносый, с пронзительными черными глазами следователь, сидевший за столом в расстегнутом пиджаке, — насмешливо бросил арестованному:

— Ну теперь я тебе не завидую.

Марк посмотрел на вошедшего как на вурдалака и понял, что вот сейчас начнется самое страшное.

— Он молчит? — спросил Мур-алай.

— Да, — ответил Бешар, демонстративно откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. — Ничего не хочет говорить.

— В камеру для допросов его, — распорядился начальник и первым вышел из кабинета.

Следователь подошел к Марку вплотную и, глянув на всякий случай на дверь, вполголоса сказал:

— Хочешь знать, что я думаю об этом человеке?.. Он выродок. Официально он — полный выродок. Теперь держись. Теперь даже я не смогу тебе помочь — если даже ты согласишься говорить. Хотя, может, скажешь, откуда у тебя фальшивые документы? Если купил, то где, у кого? Ну?.. Ей-богу, я сейчас начну терять чувство юмора. Ты еврей? Где проходил подготовку? В «Мецуде», «Мистаравиме» <Израильские спецслужбы. «Мецуд» занимается вербовкой и засылкой агентуры в арабские страны; кандидаты набираются из числа евреев, прибывших из арабских стран. «Мистаравим» вербует европейских евреев.>? Не хочешь отвечать? Ну ладно. Муралай заглянет тебе в штаны. В камере для допросов ты не увидишь еврейский флаг.

Бешар вернулся на свое место.

— Где твои настоящие документы? Может, по ним у тебя дипломатический статус? Поэтому молчишь? Хочешь вылезти на скандале? Только Мур-алаю плевать на это. Знаешь, чем он подтирает себе задницу? Копиями Нью-йоркской конвенции против пыток. Столько копий наделал, что сломал ксерокс.

Следователь еще какое-то время смотрел на арестованного, потом перевел взгляд на оперативников и развел руками:

— Видит бог, я сделал все, что мог.

Полковник закатал рукава рубашки и поджидал арестованного в камере для допросов. Он стоял лицом к высоченному окну, точнее, к каменной кладке, которая заменила и рамы, и стекла. Смотрел на кирпич и словно проникал за него взглядом.

Позади «раздавателя наказаний» стоял массивный стул с привязными ремнями. Фиксация головы, рук и ног.

Как на электрическом стуле. Только не было проводов.

Все напряжение проходило через руки Полковника. И если бы в свое время ему развязали руки, он бы выбил показания с безымянных диверсантов максимум за пару часов, а так… Но те по определению относились к «политическим», их судьбу решали власти страны, а защищать должны были власти другой. Так что пытать их с особым пристрастием Мур-алаю запретили.

Этот же арестованный — просто преступник, он совершил «наезд со смертельным исходом». Потому его (по документам — подданного Черногории), туриста, можно пытать «по-черному». Притом у него фальшивые документы.

Мур-алай повернулся лишь тогда, когда Сергея Марковцева зафиксировали ремнями к креслу…

31

Вот если бы сейчас Михаил Артемов мог видеть Сергея Марковцева… Он бы нашел его глаза не просто усталыми, а безмерно изнеможенными. Ему бы снова припомнилось из любимой кинокомедии: «Он же расколется… Сдаст нас…»

Марка кололи два долгих, нескончаемых часа, но он держался. А вот сейчас — из последних сил. Вопросы чередовались с хлесткими ударами — в голову, в печень, отчего надолго перехватывало дыхание. Он едва мог различать вопросы, по наитию угадывал их смысл.

Откуда у тебя фальшивые документы?

Из какой страны ты прибыл?

С какой целью?

Он сбил на арендованной машине какого-то чиновника, «уважаемого человека». Он спрятал его тело, завладел его машиной, за это полагается…

По крайней мере хороший удар по печени. И еще один — открытой ладонью по уху.

Звенит в голове. Тянется нескончаемая симфония нескольких авторов: Макс Готфрид… Иваненко Сергей…

Максим Мейер…

Михаил Артемов.

Маленький оркестр, прибывший в страну на гастроли со своими инструментами: штурмовые винтовки «грендел», сотворенные искусными руками, пистолеты немецкой фирмы…

Нет, нет, он этого не говорил.

Еще один удар, выбивающий из глаз слезы. А в них отражаются пацаны в голубых беретах, выполняющие расшвартовку и ныряющие в люки боевых машин.

— Заводи! Вперед!

Только что здесь был глубокий вражеский тыл, и вот уже бой ведет «крылатая» пехота…

Так сильно Марка не били давно. Последний раз двое вышибал с бритыми затылками в особняке генерала службы безопасности. Они били так, что подполковник долго харкал кровью и мочился сукровицей.

Тогда он выстоял и с лихвой вернул болезненные удары каждому. Тогда он, чувствуя на спине ритмичное сердцебиение вышибалы, резко согнул ногу в колене, ударяя того в пах. И тут же провел очередной удар затылком в лицо. Он не сомневался, что даже после двух очень болезненных ударов вышибала останется стоять как скала, потому, тотчас же опираясь на него, двинул ногами подступившего вплотную второго.

И еще одно резкое движение головой, после которого Марк, высвободив правую руку, обвил ею шею охранника, впился зубами в его щеку и вместе с ним, ускоряя темп, пробежал до печки в гостиной генеральского особняка. Хороший прием — охранник даже не сопротивлялся, он сам бежал за страшной болью в прокушенной щеке, как глупый осел бежит за привязанной впереди него морковкой. Мощнейший удар головой в край кирпичной кладки, и вышибала с раскроенной черепной коробкой обмяк окончательно. Но Сергей, шагнув ему за спину, опускался вместе с ним, избегая получить пулю от второго, вставшего на ноги. Опускался и высвобождал пистолет из наплечной кобуры охранника.

Выстрел.

Еще один.

Лишь с третьего раза ему удалось остановить живучего амбала…

Тогда он выстоял. Вернул болезненные удары с лихвой.

И сейчас нужно держаться.

А ему уже заглядывают в глаза, видят сплошную муть, словно по ним прошел кабаний выводок. И знают наверняка: этот человек скоро сломается.

«Он же расколется… На него и давить не надо, просто пригвоздить стальным взглядом, и все».

Марк едва не захлебнулся, когда на него опрокинули ведро воды. Бодрит водичка, взгляд просветлел, различает серые тюремные стены, лампу-одиночку на потолке; и другую лампу — на струбцине, яркую, как вспышка молнии. Стандарт.

Кто ты? С какой целью прибыл?

Да пошли бы вы, суки!

Они не умеют читать чужие мысли, они мастера читать по глазам. Получи в ответ.

Руки, пристегнутые к подлокотнику кресла, затекли и распухли. Маленький оркестр. Сволочи! Мне же играть через сутки. Развяжите!..

Полковник бил сильно, с коротким замахом, с приседом. Он походил на ветерана-боксера на тренировке.

Как и его жертва, он привык работать «руками» и был нетерпим ко всякого рода спецсредствам. Приверженец старины дышал тяжело и прерывисто, но не устало. Когда бил в пах, в его глазах зажигалась и долго не гасла смесь ненависти и обиды, зародившаяся, казалось, с трудного детства. В такие моменты его взгляд копировал нездоровый, озабоченный блеск российских ментов, который был хорошо знаком Марку: «В камеру к пидорам хочешь? Мы даже знаем, кому из педерастов ты понравишься». Однако удивительной осведомленности о вкусах и пристрастиях последних в глазах Мур-алая не было. Он являл собой помесь обиженного и стража порядка. Это была его камера-отдушина, и он делал в ней все, что хотел.