Приключения Кавалера и Клея

А затем, в середине марта, неприкосновенный запас продуктов, который они не позаботились запрятать в кладовку, оказался потерян во время первого же лютого зимнего бурана. И Джо в числе прочих выпало его разыскать. Всего в третий раз в жизни он встал на лыжи и вскоре отделился от отряда, вышедшего на поиски пропавшей тонны еды. Задул внезапный ветер, занавешивая все вокруг непроницаемой марлей снежной пыли. Вконец ослепленный и ошалелый, Джо заехал на лыжах в сугроб и со звуком гремящих колоколов и ломающихся стропил провалился сквозь лед. Тогда Моллюск, движимый наследственным сенбернарским инстинктом, сумел его разыскать. После этого инцидента Джо с Моллюском, согласно капризам «лупе-велеса», стали почти регулярными товарищами по койке. В любом случае Джо ежедневно навещал Моллюска, принося ему куски бекона, ветчину и сушеные абрикосы, к которым пес был неравнодушен. Не считая Каспера и Хока, двух собачников, которые рассматривали псов как тренер своих игроков, как Дягилев свою балетную труппу, как Сатана своих дьяволов, Джо был единственным обитателем станции «Кельвинатор», кто не считал животных всего лишь дурнопахнущим, громогласным и непрерывным источником досады.

Только благодаря тому, что он так часто проигрывал в «лупе-велес» и в результате провел столько времени с псом, в одну из ночей Джо, даже глубоко в своем отравленном сне, вдруг стал осознавать об изменении обычного ритма дыхания Моллюска.

Это изменение, отсутствие обычного басового сопения пса, равномерного и рокочущего, не на шутку Джо раздражало. Он заворочался и проснулся ровно настолько, чтобы осознать о каком-то незнакомом гудении в собачьем тоннеле, негромком и постоянном. Весь тоннель продолжал утешно гудеть, и в своем полусонном состоянии Джо чуть было не впал обратно в дрему, которая вне всяких сомнений стала бы для него окончательной. Затем он все же приподнялся и, опираясь о руку, медленно сел. Джо никак не удавалось собраться с мыслями, словно у него в голове покачивалась марлевая занавеска снежной пыли. Он также не слишком хорошо видел, а потому хорошенько поморгал и протер глаза. Вскоре Джо пришло в голову, что внезапное движение, которое он сделал, когда садился, должно было пробудить по меньшей мере его товарища по лежанке, который всегда чутко реагировал на малейшие движения Джо. Тем не менее Моллюск продолжал спать, а его седоватый бок медленно поднимался и опадал от неглубокого дыхания. Как раз тогда Джо осознал, что гудение, к которому он так удовлетворенно прислушивался внутри спального мешка, доносилось от электрических ламп, развешанных через равные промежутки по тоннелям. Ни разу за все ночи, проведенные в Собачьем городке, Джо не слышал этого звука, поскольку непрестанный вой и скулеж собак начисто его заглушали. Но теперь в Собачьем городке висела мертвая тишина.

Джо протянул руку и нежно шлепнул Моллюска по затылку, затем ткнул пальцем в мягкую плоть над передней лапой. Пес зашевелился и вроде бы даже негромко заскулил, но головы не поднял. Его конечности были совсем обмякшими. Джо не слишком уверенно выбрался из клети и пополз на четвереньках дальше по коридору — к лежанке Форрестала, чистокровного маламута Каспера, что унаследовал от потерявшегося Штенгеля звание Собачьего Короля. Теперь он понял, почему яростное протирание глаз ничего хорошего ему не дало: тоннель был полон дыма, что клубился и завихрялся от Ствола. Форрестал вообще никак не откликнулся, когда Джо похлопал его, ткнул и разок крепко потряс. Джо опустил ухо к груди животного. Никакого сердцебиения он различить не сумел.

Тогда Джо быстро отстегнул ошейник Моллюска от цепи, другой конец которой был надежно приколочен к деревянной клети, взял пса на руки и понес по тоннелю в направлении Ствола. Ему казалось, он вот-вот вытошнится. Однако Джо никак не мог понять, тошнило его от какого-то неведомого недуга или просто от зрелища семнадцати псов, лежащих мертвыми в своих нишах. Он вообще не очень ясно соображал.

Тоннель Собачьего городка бежал под прямым углом к главному тоннелю станции «Кельвинатор», и как раз напротив его устья находилась дверь Хилтона. Согласно первоначальным планам, Собачий городок должен был лежать на солидном удалении от людских квартир, но здесь отряду также не хватило времени, и людям пришлось приютить псов почти у самого своего порога, в тоннеле, который первоначально отрыли под продуктовый склад. Дверь в Хилтон всегда полагалось держать закрытой, дабы избежать выхода драгоценного тепла из спальных помещений, но когда Джо к ней приблизился, с трудом таща на руках все восемьдесят пять фунтов умирающего пса, он увидел, что дверь на несколько дюймов приоткрыта, причем закрыться ей не дает один из его же собственных носков, который он, должно быть, обронил по пути в Собачий городок. Как Джо позднее припомнил, тем вечером он складывал одежду у себя на койке, и носок, надо думать, прилип к скатке. Теплое зловоние пива, бздехов и нестираного шерстяного нательного белья выплывало в коридор из Хилтона, оплавляя лед, наполняя тоннель призрачными облаками конденсата. Джо ногой распахнул дверь и вошел в помещение. Воздух там казался необычно спертым и слишком жарким. Пока Джо там стоял, ловя звуки привычного мужского храпа, голова у него еще сильней закружилась. Тяжесть пса на руках сделалась совершенно невыносимой. Моллюск выпал из его хватки и с глухим стуком ударился о дощатый пол. От этого звука Джо наконец вытошнился. А потом по синусоиде заковылял влево, к выключателю, стараясь уворачиваться от коек и лежащих на них людей. При вспышке света никто не запротестовал и не перевернулся на другой бок.

Хок был мертв. Митчелл был мертв. Гедман был мертв. Лишь настолько глубоко Джо успел зайти в своем расследовании, прежде чем внезапное отчаянное понимание погнало его к лестнице, что вела к люку в крыше Хилтона и на антарктический лед. Без теплой куртки, с непокрытой головой, в одних носках, Джо заковылял по неровной шкуре снега. Мороз вцепился ему в грудь как проволочный капкан. Обрушился на него как средних размеров сейф. Мороз энергично хлестал Джо по незащищенным ногам и лизал шершавым языком его коленные чашечки. Джо хватал огромные вдохи этой чистой и свирепой холодрыги, каждой клеточкой своего отравленного тела ее благодаря. Он слышал, как его выдохи шуршат подобно тафте, быстро замерзая в ледяном воздухе. Кровь его наполнилась кислородом, оживляя глазные нервы, и темное, тусклое небо над головой у Джо словно бы вдруг загустело от звезд. Джо достиг момента телесного равновесия, в течение которого восторг жить, дышать и стоять под ветром идеально уравновешивался жуткими страданиями от этого самого ветра. А затем, в одном-единственном травматичном приступе, дрожь взяла верх, и Джо дико закричал, после чего рухнул коленями на лед.

Как раз перед тем, как он упал ничком, Джо посетило странное видение. Он узрел своего старого учителя Бернарда Корнблюма. Учитель шел к нему из синей тьмы, борода его была завязана в волосяную сеточку, а в руках он нес ярко светящуюся походную жаровню, которую они с Томасом как-то позаимствовали у одного приятеля-альпиниста. Корнблюм опустился на колени, перевернул Джо на спину и внимательно на него уставился. Лицо его выражало сразу и неодобрение, и легкое веселье.

— Вот тебе твой эскапизм, — со своей обычной укоризной произнес Корнблюм.

2

Джо очнулся в ангаре от запаха горящей манильской сигары и обнаружил, что глазеет на пятнистое крыло «кондора».

— Счастливчик, — сказал Шэнненхаус. Затем он резко захлопнул свою зажигалку и выдохнул. Пилот сидел на складном брезентовом стуле рядом с Джо, в лучшей ковбойской манере широко расставив вытянутые ноги. Родом из захолустного городишки под названием Тастин в Калифорнии, Шэнненхаус усиленно культивировал ковбойские привычки, которые очень мало подходили к его тщедушной фигуре и профессорской внешности. Пилот щеголял приличной лысиной и очками в проволочной оправе, а его ладони, пусть даже мозолистые и покрытые шрамами, невесть как всегда оставались нежными. Шэнненхаус пытался быть неразговорчивым, но не мог удержаться от чтения лекций. Пытался быть суровым и недружелюбным, но был заядлым любителем давать непрошеные советы. Самый старший обитатель станции «Кельвинатор», он был асом Первой мировой с восемью сбитыми самолетами на счету, а в двадцатые годы летал в Сьерры и аляскские дебри. Шэнненхаус пошел добровольцем сразу же после Пёрла и, как и все они, был крайне разочарован своим назначением на «Кельвинатор». Снова сражаться он всерьез не надеялся, однако, всю жизнь занимаясь интересной работой, определенно искал чего-то большего. Со времени их прибытия на станцию «Кельвинатор» — официальное, засекреченное ее название звучало как «Станция ВМФ СД-А2(Р)» — погода стояла настолько паршивая, что пилот всего лишь дважды поднимался в небо — один раз с разведзаданием, которое оказалось прервано через двадцать минут внезапно налетевшим бураном, а другой раз в несанкционированной и неудачной попытке найти базу первой экспедиции Берда, последней экспедиции Скотта, первой экспедиции Амундсена или место хоть каких-то событий, случившихся в процессе этой траты времени, для которой словно бы специально был отчеканен эпитет «богом проклятая». Номинально Шэнненхаус считался первым лейтенантом, однако на станции «Кельвинатор» никаких рангов и церемоний никто не придерживался. Сам Джо был радистом второго класса, но никто и никогда не звал его иначе чем Чудила, Морзянка или, чаще всего, Дурень.

Дым манильской сигары очень Джо понравился. Он совсем не по-антарктически отдавал ароматом осени, костра и сырой земли. Внутри Джо таилось что-то такое, что запах горящей манильской сигары словно бы держал на безопасном расстоянии. Он протянул руку к Шэнненхаусу, многозначительно поднимая брови. Тогда Шэнненхаус передал ему манильскую сигару, и Джо попытался сесть, чтобы взять ее в зубы. Тут он понял, что засунут в спальный мешок на полу ангара, а верхняя часть его тела возвышается на груде одеял. Тогда Джо отклонился назад на одном локте и сделал длинную затяжку, глубоко втягивая пахучий черный дым в легкие. Это стало ошибкой. Последовал долгий и мучительный приступ кашля, а боль в голове и груди внезапно напомнила Джо о мертвых людях и собаках в тоннелях, чьи легкие теперь были полны невесть каких химикатов или микробов. Джо снова лег, лоб его был обильно усеян капельками пота.

— Вот блин, — только и вымолвил он.

— И впрямь, — согласился Шэнненхаус.

— Джонни, тебе нельзя туда спускаться! Обещай, что туда не пойдешь! Они там все…

— Ты мне еще рассказывай.

Рассыпая пепел по одеялам, Джо попытался сесть.

— Ты ведь туда не спускался?

— А разве ты вовремя прочухался, чтобы меня предупредить? — Словно бы в порядке упрека Шэнненхаус отобрал у Джо свою сигару, после чего толкнул его на пол. Затем он помотал головой, словно бы стараясь вытряхнуть застрявшее воспоминание. — Вот черт. Проклятье. — Обычно зудящий, оживленный наставительным пылом, голос пилота теперь был совершенно ковбойским, таким же сухим и ровным, каким Джо представлял себе Тастин, что в штате Калифорния. — Ничего хуже я в жизни своей не видел.

Солидную часть болтовни Шэнненхауса за все эти месяцы составляли байки про всякую жуть, которой он за всю свою жизнь навидался. Там в изобилии имелись люди, сгоравшие заживо, фонтаны артериальной крови из безруких плеч тех несчастных, кому не повезло случайно забрести в вихрь пропеллеров, охотники, почти ополовиненные кровожадными медведями и поутру приволакивающие свои обрубки в лагерь.

— Вот блин, — снова сказал Джо.

Шэнненхаус кивнул.

— Ничего хуже я в жизни своей не видел.

— Джонни, пожалуйста, кончай это повторять.

— Ладно, Джо, извини.

— А сам-то ты где был? Почему ты не…

— Я был здесь. — Ангар, хотя и погребенный в снегу земли Мэри Бэрд подобно всем остальным зданиям станции «Кельвинатор», не был соединен с остальной частью тоннеля — опять же из-за непогоды, что так рано и зловредно наступила в этом году. — Я был на вахте, а сюда пришел просто вот на него посмотреть. — Пилот дернул большим пальцем в сторону дряхлого «кондора». — Не знаю, что там натворил Келли, но связь…