Приключения на дне моря

И вот поплыла назад спасательная станция с развевающимися на вышке флагами. Реяли эти флаги совсем недавно над океаном. А теперь желали счастливого пути первым мореходам Братского моря.

«Таймень» легко резал набегавшие волны, вздрагивая от тайного желания помчаться изо всех сил. Вытянулись в кильватер за катером две шлюпки. Тяжеловатые, они двигались вперед толчками, поблескивая на солнце серебристыми веслами. Бежала нам навстречу вся Ангара, стремительная и, как воздух, чистая. Надвигался с левого борта вытянутый остров с вырубленным лесом и голым склоном, — там еще недавно стояла деревня. Свежий ветерок обмывал лица моряков.

Пушистые брови командира сошлись на переносице. Он отдавал с мостика десятки команд мотористу, команде, шлюпкам. Он гонял юных матросов по катеру.

— Что вы сейчас передали, матрос Пли? — спрашивал он грозно.

— Я передал: «Лодкам подойти ближе», — докладывал Пли, не зная, где кроется его очередная оплошность.

— Только сухопутный повар называет шлюпки лодками! — сказал лоцман. — Просемафорить заново!

— Ой! — закричал Непейвода, стоявший впередсмотрящим. — Справа по борту камень!

— Малый порог, — уточнил лоцман и дал соответствующие распоряжения мотористу.

Шлюпки приблизились. Катер взял их на буксир и повел в обход порога.

Я с любопытством наблюдал за Ладочкиным, и мне казалось, что он видит своими прищуренными глазами всю реку насквозь, до дна. Моряки кидали за борт лот и докладывали ту глубину, какую только что назвал стоявший на мостике лоцман. Нам казалось, что Ангара везде бежит одинаково резво, а Ладочкин направлял флотилию против самых слабых течений. Он знал все подводные камни и по всплескам определял резвящихся невидимых рыб. Матросы смотрели на Ладочкина во все глаза.

Командир наш не улыбнулся и тогда, когда впередсмотрящий сделал неожиданное открытие.

— Вижу костер! — прокричал Непейвода. — А через костер прыгают голые дикари!

«Таймень» и шлюпки направились к берегу, где пылал костер.

Увидев катер, «дикари» перестали прыгать через огонь и надели рубахи и штаны. Катер осторожно приближался к обрыву. Несколько рук поймали конец лохматого каната и обвязали его вокруг дерева. Шлюпки причалили метрах в двадцати, где берег был пониже.

Деревенские ребята только что выкупались и, прыгая, согревались после ледяной воды. Они приняли нас гостеприимно: принесли из кустов корзину с рыбой и предложили сварить уху.

Но Ладочкин отказался от чужого улова.

Вскоре обе шлюпки с лоцманом и Костей на руле легко заскользили к небольшому зеленому островку, где хорошо клевала рыба.

Пока моряки рыбачили, неразлучная троица хозяйничала на катере. Капитан взобрался на мостик и голосом дяди стал отдавать друзьям команды, а те показывали в ответ язык и кривлялись. Потом ребята заглянули к мотористу и посмотрели, как он возится с двигателем. Наконец, забрались в рубку, в которую их не пускал командир катера.

Рубка была самым любопытным местом на маленьком судне. Мальчики обнаружили здесь хронометр, морской компас, потрепанные атласы и увесистую книгу, переплетенную в кожу. Острый нюх на необыкновенное подтолкнул капитанскую руку взяться за черный переплет.

И перед мореходами легли на стол все до одной тайны Ангары, потому что книга эта была лоция. Как пришедшая из древности рукопись, была она написана от руки аккуратными буквами. Чертежи, рисунки, карты стояли почти на каждой странице, начертанные тушью и карандашом на твердой бумаге и на желтом пергаменте.

Ветры и течения, подводные западни и опасные перекаты, разбившиеся на порогах корабли и рыбы диковинных размеров повествовали о видимом и невидимом, о понятном и страшном в жизни реки. Она не рождалась, как великая Волга или великая Лена, из крохотного ручейка, а выбегала широкой, стремительной лентой из загадочного Байкала. Она вбирала в себя буйную силу трехсот горных рек и холод байкальских глубин и неудержимо рвалась через сопки, перескакивая через каменные препятствия. Она сочетала в себе силу с хитростью, красоту — с коварством. Зимой, когда страшный мороз заковывал ее в тяжелый панцирь, Ангара использовала чужое оружие: копила лед на дне и силой воды взрывала тесную ледяную крышу, затопляя все на своем пути.

Сотни бед могут встретиться плывущим по Ангаре. И все предостережения, советы и правила были собраны в лоцию. Видно, человек, писавший ее, сотни раз сам попадал в беду и, как бы ему тяжело ни приходилось, открывал свою заветную книгу и все подробно описывал и зарисовывал.

Ребята осторожно перелистывали книгу. За этим занятием я и застал их в рубке. Взял лоцию и сам забыл обо всем на свете, рассматривая рисунки, угадывая за сухими сообщениями волнующие события прошлого.

Пли хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Так вот откуда Фома Фомич знает про Ангару! Дайте мне лоцию, и я сам поведу катер.

Непейвода не нашелся, что ответить в защиту дяди.

В этот момент в рубку вбежал Ладочкин. Он хотел, наверное, позвать нас и удивить попавшейся на спиннинг огромной рыбиной, но, увидев в наших руках старую лоцию, нахмурился, молча отобрал книгу и поставил на полку.

Опустив голову в знак вины, мы поплелись на берег.

После обеда экспедиция быстро собралась и отчалила. Командир стоял на своем месте, но он не шевелил мохнатыми бровями и никому ничего не приказывал. Моряки даже попритихли.

— Так держать! — внезапно очнулся командир.

И послушный его воле «Таймень» снова устремился к правому берегу. Никаких примечательностей мы на нем не обнаружили. Тайгу тут недавно свели, и на берегу лежали беспорядочные кучи сучьев.

Ладочкин распорядился высадиться всем матросам на неуютный берег. В рупор он объявил с катера, что одна из целен похода — поджигать хлам, который остался после вырубки тайги на дне моря. Командиром на берегу назначался Костя.

Костя принял с катера ящики. Он разделил свою быстроногую команду на маленькие отряды и роздал костровым смоляные факелы.

«Таймень» шел на малых оборотах вдоль берега, и за его кормой оставался дымный след. Сначала появлялся робкий серо-голубой туман, но чем дальше удалялся от костра катер, том темнее становились клубы дыма, пока они но смыкались в черную степу. На дне Братского моря пылали большие костры.

Ладочкин подошел ко мне и с доброй улыбкой протянул руку примирения.

— Вы не думайте, что я сержусь, — сказал он. — Никаких секретов тут нет. Лоцию составил я. Но мне не хотелось демонстрировать нашим юнгам сей бесполезный труд. Да, да, бесполезный, ибо все, что я знал и пережил, окажется на дне моря. Многое мог бы я вспомнить, что удивило бы и поразило юные головы. Но зачем им знать в тонкостях течение у порога Пьяный бык, если его вскоре не будет? Вот поплывут мои морячки по Братскому морю, и составим мы тогда вместе новую лоцию. Настоящую, морскую, типографским способом размноженную. Потому что будет бороздить эти воды не один «Таймень», а множество кораблей. И всем им надо будет и от штормов укрываться, и пристани да маяки знать. Так что прошу вас, дорогой мой, не выдавать автора умирающей лоции.