Приключения ноплов

Так продолжалось до тех пор, пока принц Нопличек не пошёл в школу. Там он должен был научиться рисовать сам. Разумеется, как учитель рисования, Нопленэр был только рад предоставить ему и кисти и краски, но принцу вскоре этого стало мало, и он частенько после уроков заглядывал в студию художника уже сам, теперь только за дополнительными кистями и красками. Кисти принц использовал в качестве боевых стрел для арбалета, а красная краска нужна была вместо крови. Когда вся красная краска закончилась, многие придворные стали ходить разукрашенные то синими, то зелёными, то жёлтыми пятнами. Так в стране появился пейнтбол, а в живописи Нопландии возникло течение под названием «пуантилизм».

К счастью, после того, того как принца всеми правдами и неправдами удалось отговорить от пейнбола с пуантилизмом, о придворном художнике стали забывать, а он был этому только рад. К нему вернулась его прежняя задумчивость, и он снова начал рисовать облака. Но теперь ему было недостаточно просто облаков на небе. Нопленэр стал ходить на луг и приглядываться к отражению облаков в озере и, вообще, пристрастился к рисованию цветов и пейзажей.

Глава 9. Шествие по траве – шишка или шрам? – «А что вы тут делали?»

– Ну, и кто там лежит? – спросил сержант Ноплеф. – Прямо на лугу, гм?

– Это не он, – сказал генерал-артиллерист. – Не может быть, чтобы он. Это неизвестный.

– То-то я вижу, что неизвестный.

– Но я же не виноват! – воскликнул генерал. – Мои пушки ещё даже не надуты!

– Ну да, – вздохнул сержант Ноплеф. – Ещё не надуты, а неизвестный уже лежит. Ну, ладно, пойдёмте. Только не говорите мне потом, что один снаряд дважды в одну воронку не попадает.

Никто и не говорил. Все знали, что с этой присказкой у мудрого сержанта очень сложные отношения. Он не любил, когда в одном предложении соединялось «один снаряд» и «дважды». Снаряд не может возвращаться назад, постоянно возмущался сержант, чтобы потом им снова выстреливать из пушки. Снаряды – не бумеранги! Ноплефу было очень важно, чтобы его подчинённые хорошенько это запомнили. В армии во всём нужна точность.

Тем временем, процессия ноплов уже сошла с дороги и двинулась прямо через луг, проминая в траве широкую полосу. Генералы шли в один ряд. Их плащи раскачивались, как четыре зелёных колокола, а сапоги сбивали головки цветов и распугивали кузнечиков, которые тут же переставали стрекотать и молча отпрыгивали в стороны. Это молчание сообщало лугу некоторую тревогу, как будто вот-вот должен произойти апокалипсис или, хотя бы, солнечное затмение. Солнце на это снисходительно улыбалось. Оно поднялось уже довольно высоко и прекрасно видело с высоты, что миру ничто не угрожает.

– Насколько я слышал, – не выдержал и снова обратился к сержанту генерал-артиллерист, – в последнее время этот художник Нопленэр стал каким-то странным. Говорят, что недавно он вёл себя как самый настоящий лунатик. Так что он мог удариться обо что-нибудь сам.

Услышав про лунатика, смелый рядовой Ноплеандр едва не споткнулся. Ему сразу вспомнились зловещие шаги в темноте, и от этих воспоминаний у него под мундиром пробежал лёгкий холодок. Однако он быстро взял себя в руки. Под солнцем даже отъявленные лунатики должны вести себя смирно.

Мир и покой царили на Земле, когда генералы, сержант, маленький капрал и смелый рядовой дошли, наконец, до озера и поднялись на небольшой взгорок, на котором росла берёзовая роща. Там дул ветерок, шелестела на деревьях листва, а кузнечики снова стрекотали, убедившись, что солнечное затмение откладывается до вечера. Страхи насчёт лежащего на траве неизвестного тоже быстро рассеялись, как только все убедились, что это был снова художник Нопленэр и снова, к счастью, живой. В любом случае, его хохолок весьма весело трепетал на ветру. Вряд ли бы у мёртвого нопла хохолок вздумал трепетать столь же весело.

Подсунув обе ладони под щеку, художник лежал на примятой траве в своей привычной ежедневной одежде, которая состояла из модного сиреневого сюртука, белого галстука, прикрывающего розовую манишку, и тёмных панталон в белую полоску. На ногах у молодого человека сидели модные узкие башмаки, в каких было принято скользить по зеркальным паркетам дворца Ноплдом.

Мудрый сержант Ноплеф осторожно попинал художника по подошве башмака. Башмак не ответил. Тогда сержант, покряхтывая, нагнулся и опять-таки осторожно похлопал Нопленэра по плечу.

– Без сознания, – сказал один из генералов. – Я таких видел.

– Да, без сознания, – согласился второй генерал. – Хорошо, не убит. Хотя, может, ранен?

– Или контужен, – предположил третий генерал.

– Если контужен, на голове должна остаться шишка, – сказал первый генерал, разглядывая голову с хохолком.

– А если ранен, то шрам, – ответил второй генерал.

– Уверен, тут только шишка, – сказал третий генерал и встал прямо над головой лежащего. – Я не вижу крови.

– Там шишка.

– Шрам!

– Шишка!

Генералы так тесно сгрудились над лежащим, что уже никому не давали ни нагнуться, ни посмотреть, что там действительно скрывается, шишка или шрам.

– Караул! – внезапно раздался чей-то хриплый, сдавленный вскрик, и генералы резко отпрянули. На траве сидел перепуганный Нопленэр и нервно озирался по сторонам. – Мамочки мои, караул, – снова проговорил он, но уже не так громко.

– Кар-раул?! – удивился сержант, машинально повторив про себя знакомое слово, и следом так же машинально скомандовал: – Стройсь!

В ту же секунду солдаты и генералы пристроились к сержанту в одну шеренгу и застыли по стойке «смирно». Всё это они проделали совершенно машинально. Совершенно подсознательно. Даже генералы. Те считали себя старыми вояками и любили похвастаться, что выполнение строевых команд у них так же крепко засело в ногах, как и умение кататься на велосипеде. Прямо на всю жизнь.

Художник Нопленэр с удивлением посмотрел на это внезапное построение и медленно, осторожно встал. Ему показалось неприличным сидеть, когда перед ним стоят. Тем более, навытяжку. Тем более, генералы. Хотя те и были не в своих парадных мундирах, в каких появлялись во дворце, а в длинных зелёных плащах без рукавов, и над головами у них торчали забавные прутики.

Нопленэр всё хотел спросить, что всё это значит, но лица у генералов были непроницаемы, а глаза устремлены вдаль, куда-то за спину художника. Боясь сразу обернуться, тот осторожно отошёл от генералов подальше и только тут рискнул оглядеться по сторонам. Вроде никого. Военных учений тоже как будто не наблюдалось. Тогда он откашлялся, одёрнул на себе сюртук, стряхнул с него прилипшие травинки, оправил на груди белый галстук и задумчиво прошёлся вдоль строя.

Все молчали. Все молчали просто потому, что в строю запрещено разговаривать, а сержант ещё и потому, что генералы были старше его по званию. А, как гласил воинский устав, младший по званию должен сначала спросить у старшего разрешения говорить. Но спросить разрешения это было тоже говорить.