Приключения стиральной машинки

Наконец, купцы вернулись, и с ними действительно приехал художник тот знаменитый. Он как Машины картины увидел, так и дара речи лишился. Он только языком цокал да головой вертел, как индюк на птичьем дворе. Очень ему все эти картинки понравились, Машу хвалил и все сокрушался, что она в Италии остаться не может. Но здесь я была тверже скалы — как отец наказал, так мы и будем делать. Ни на шаг от его решения не отступимся. Художник этот на нашем корабле целую неделю прожил и Маше уроки давал. Он ее всяким тонким премудростям обучал, а она все на лету схватывала. Мастер и этому еще подивился. Мне потом купцы перевели то, что он про Машу говорил. Мол, у меня в обучении десять парней на побегушках бегают, и за год не обучились тому, что эта девушка за неделю освоила.

Настал день нам из Италии уезжать. Маша даже всплакнула. Но она всегда была разумной девушкой и слово батюшкино тоже почитала нерушимым и правильным. И так ей все понятно было: и в Италии она побывала, и со знаменитым мастером для своей пользы пообщалась. Но пора и честь знать. С легкой душой Маша покидала эту благословенную землю. А уж как я радовалась! Думала, вот не пройдет и двух месяцев, как обниму я своего мужа ненаглядного. И уже начала дни считать. Вот тут-то и начались наши напасти, словно бы кто нас сглазил. Погоды испортились совершенно, и как только оказались мы в Бискайском заливе — это название мне капитан сказал, и я его на всю жизнь запомнила — начался страшный шторм. Все северные ветры собрались в одном месте, словно решили нас погубить. Мы с Машенькой только тогда поняли, как опрометчиво было думать, что это наше путешествие — только легкая прогулка. Ветер гнал нас как скорлупку по воле волн, и унялся он только через сутки. Мы потерялись в море, но капитан успокаивал нас, говоря, что с наступлением хорошей погоды он определит наше местонахождение, и мы продолжим путь, как ни в чем не бывало. Но, видимо, бог отвернулся от нас. Когда на следующий день выглянуло солнышко, мы увидели неподалеку от нас большой корабль. Он был вооружен множеством пушек и совсем не походил на торговое судно. По тому, как побелело лицо капитана, я поняла, что чужой корабль не сулит нам ничего хорошего. «Что случилось, капитан, почему вы так побледнели?» — спросила я его напрямик. Но он не ответил мне, а только протянул подзорную трубу и кивнул в сторону чужака. Я поднесла к глазам подзорную трубу и увидела, как на мачте неизвестного судна взвился черный флаг. Я опустила трубу, теперь мне все стало ясно. Черный флаг поднимали на своих судах пираты. Они в этих краях все еще промышляли, грабя исподтишка торговые суда и не обращая внимания на запреты и указы, которые все европейские правители считали лучшей мерой для искоренения этого зла. Пираты, видимо, имели на этот счет свое собственное мнение. Я об этом много чего узнала за время нашего плавания, разговоры на корабликах длинные, как морские волны, и народец бывалый. Много чего могут порассказать людям несведущим, но любознательным.

Увы! Хотя этих искателей приключений остались сущие единицы, но на нашу долю выпала именно такая печальная встреча.

Анна Матвеевна снова прервала свой рассказ горестным вздохом. Боцман, слушавший ее рассказ, словно завороженный, даже забыл о своей трубке, и она давно погасла. Матросы сидели тихо-тихо, как послушные дети. Даже Караганов помрачнел и слушал пожилую женщину, едва ли не затаив дыхание. Еще бы! Нечасто даже бывалым мореходам приходится слышать такие истории, тем более, из уст самих участников. Из историй этих со временем и получаются легенды.

Но это со временем. А теперь все слушали этот рассказ, и если бы не обилие подробностей, подтверждающих правдивость этого рассказа, то кто-то мог бы решить, что все это пустые выдумки. Тем временем Анна Матвеевна продолжила.

— Как и предполагал наш капитан — пираты напали на нас, и через два часа все было кончено. Капитан на «Феофане» был человеком мудрым и приказал своим матросам никакого сопротивления пиратам не оказывать. И он прав оказался. Пираты, видя нашу покорность, взяли «Феофана» в плен без единого выстрела, как приз — так положено у этих людей, таковы их законы. Потом всех наших матросов во главе с капитаном посадили в большую шлюпку и отпустили на все четыре стороны. Больше мы их никогда не видели. После этого пираты внимательно осмотрели наш корабль и очень он им понравился. Часть экипажа во главе со своим начальником — звали его дон Карлос Альмадевар — перебрались с пиратского корабля на «Феофан». А на свой старый корабль этот Карлос назначил нового капитана. Так потом тот корабль с нами вместе по всем морям и плавал.

Пока пираты своими делами занимались, на нас с Марьюшкой даже никто и внимания не обращал. А мы с ней тихонько в укромном уголке на палубе так все это время и просидели.

И тут чудо случилось. Дон Карлос, этот начальник их главный, как мою Марьюшку увидал, так будто бы и остолбенел. Смотрел на нее долго-долго, так, словно бы глазам своим не верил. И ничего он тогда не сказал, а только молча ушел, но после этого все вокруг вдруг нам кланяться стали в пояс и проводили нас с палубы, словно бы мы были царские особы. Карлос потом пришел в нашу каюту и тоже был с нами весьма учтив, оказывал нам всевозможные знаки внимания. Особенно моей Марьюшке. Тут-то и помогло ей знание чужеземного языка. Хоть и не очень уверенно она на нем изъяснялась, но все же кое-что могла объяснить. Оказалось, что и пират италийский язык очень хорошо знал. Стали они понемногу общаться, разговаривать. Спустя время он Марьюшке все про себя и рассказал. Она мне потом объяснила, что пират этот — испанский гранд. У него в жизни несчастье произошло — он потерял горячо любимую жену, а теперь ему все равно — жизнь или смерть. Он с горя и подался в пираты, смерти искать, не хотелось ему руки на себя накладывать. Грех это большой. Вот он по морям и носился, ждал, когда его пуля настигнет или клинок чей-нибудь. А тут вдруг Марьюшка на его пути попалась, и оказалось, что она — прямо вылитая его прежняя жена. Вот Карлос тогда и оторопел, когда Марьюшку впервые увидел.

Но все это я узнала, когда Марьюшка хорошо на его языке изъясняться научилась и всю его биографию уже лучше него самого знала.

Мотались мы вместе с этим пиратским грандом по морям несколько месяцев. Иногда заходили в какие-то порты, я их язык тоже немного понимать начала, иногда даже на берег сходила, по земле гуляла. Много чего интересного мне увидеть довелось.

Карлос к нам привязался и теперь доверял, не боялся, что мы сбежим или предадим его. Он-то все же благородных кровей, это просто жизненные обстоятельства у него так повернулись. Единственное, чего он наотрез делать не желал, так это идти к нашим родным берегам. Я так и не знаю, почему. Может, боялся, что мы с Марьюшкой домой запросимся. Мы-то к тому времени тоже попривыкли к нему. Он, в общем, неплохим человеком оказался, а когда понял, что Марьюшка ему небезразлична, то и вовсе призадумался над своей жизнью.

Как-то раз Марьюшка прибегает ко мне в каюту — а мы с ней как барыни теперь жили, Карлос нас всякими нарядами да кушаньями баловал, у нас даже служанка своя была, единственное неудобство — это палуба зыбкая под ногами; так вот, прибежала она ко мне, кинулась на грудь и заплакала. «Матушка, — говорит, — что мне делать, Карлос меня замуж зовет. И мне он мил. Подскажи, родная, как мне поступить?» Поплакали мы с ней вместе, потужили да и порешили — будь что будет, если домой нам вернуться не суждено, то хоть здесь как-то жизнь надо устраивать. Пошла я вместе с Марьюшкой к пирату нашему и попросила Марьюшку мои слова ему перевести. И сказала я ему следующее: «Если ты хочешь мою дочь в жены взять, то пиратство твое надо тебе бросить, человеком оседлым стать и жениться на ней по всем положенным богом обычаям. Чтобы все честь по чести».

Карлос выслушал меня вежливо и головой кивнул. Мол, согласен он. Но попросил меня еще потерпеть немного — люди его, которые на корабле с ним плавали, команда его, по закону должна получить сполна все, что он ей обещал. И тогда он сможет исполнить данное мне обещание. Делать нечего, согласилась я на его условие. Все же он мужчина, а унизить его своим упрямством я не имела никакого права. Ведь мужчине перед другими тоже надо свои обязательства исполнять. Хотя бы и пиратские.

Были у меня, конечно, сомнения в его словах, показалось мне, что он чего-то не договаривает, а как узнать правду, я не знала. В душу я ж к нему не влезу, а обижать недоверием будущего зятя я не хотела. Решила так: пусть будет, как бог даст. А там, глядишь, и правда наружу выплывет.

Со свадьбой тянуть наш благородный пират не захотел. Да и Марьюшка не на шутку в него влюбилась — я-то видела, как у нее глаза горят, когда она на него смотрит. Карлос-то наш так решил: свадьба будет в его замке, в Испании, все честь по чести. Благо, там о его пиратских проделках никто и не догадывался, все думали, что он после смерти жены в кругосветное путешествие отбыл, а он никому и не рассказывал о своей жизни. Видимо, понятие о фамильной чести у него все же сохранилось. Хотя, как можно осуждать человека, который хочет из-за горя свести счеты с жизнью? Бог не простит такого осуждения. Вот я и помалкивала обо всех моих печалях, лишь бы дочь моя была довольна и счастлива.

И действительно, наступил день, когда Карлос направил наш корабль в порт, что был неподалеку от его родных мест, а там нас уже карета ждала. Свадьбу сыграли в его испанском поместье — старинное их Альмадеваров родовое гнездо — из больших серых камней сложено и огромное, как собор. Внутри за высоким каменным забором — двор большой, можно двадцать подвод в ряд поставить и еще место останется. Правда, все скромно было, Карлос гостей приглашать не стал, только я была, двое испанцев — друзья его близкие, да священник. Марьюшка его веру приняла — я тоже не возражала — бог везде един, главное, чтобы вера была искренней. А еще он бумаги все справил, чтобы все по закону, там даже обозначено было, что Марьюшка — дочь купца Селиванова из русского города Архангельска — все по-честному. Так и стала моя Марьюшка доньей Марией Альмадевар, — тут Анна Матвеевна улыбнулась, словно бы вновь удивившись тому, что суждено ей было пережить, и перекрестилась неспешно и восторженно со словами: «Чудны твои дела, господи!»

Отпив немного воды из глиняной чашки, Анна Матвеевна продолжила:

— И опять после свадьбы он нас в моря увез. Не захотел с Марьюшкой расставаться. А я чего в одиночку в его замке куковать-то буду? Вот и мотались мы еще целый год по разным берегам, столько я всякого насмотрелась, мне даже нравиться это начало. А куда деваться? В любой жизни много интересного есть, надо только о плохом поменьше думать.

Через девять месяцев, как и положено, у Марьюшки с Карлосом дочка родилась. Карлос не знал, куда от радости кидаться — то ли снова в море идти, то ли домой судно поворачивать. Но гонца сразу в родной город свой послал, чтобы, значит, готовились дочку его, Изабеллу, законной наследницей Альмадеваров признать — так обрадовался! И тут я поняла, что нашей кочевой жизни скоро конец придет. Однажды он призвал меня и говорит: «Я решил, что надо вам тоже к своему дому отбыть. Скоро уже мои обязательства заканчиваются, и вот вам мое слово — я отвезу вас домой, в Россию. Но дочь вашу, мою законную жену, я очень люблю, и она со мной навсегда останется. Ведь для вас ее счастье дороже вашей родительской любви?» Я согласилась и расплакалась. Он-то прав был! Как же я могла Марьюшку от него оторвать, если она с ним счастлива была? Правда, надо отдать должное моему зятю-пирату, теперь он почти не промышлял тем черным ремеслом. Редко очень, только когда его команда сильно настаивала, он брал в плен какой-нибудь торговый корабль, но всю команду обязательно сажал в шлюпку и отпускал. Так он еще почти три месяца маялся, все не знал, как ему с этой кочевой жизнью распрощаться. Теперь ведь ему и не нужно было смерти искать — в жизни-то все наладилось — любимая жена, дочка. Чего еще желать? Но только вот все еще какие-то старые обязательства ему покоя не давали, и как-то мне Марьюшка по-секрету об этом шепнула. Карлос, оказывается, после смерти его первой жены чуть умом не тронулся, так убивался. Решил он, что господь его напрасно так жестоко наказал, и часовню свою домашнюю всю в щепы разнес. А когда пришел в себя и понял, что сотворил, ужаснулся он своему поступку, кинулся в ближайшую церковь, упал на колени и сам себе перед Девой Марией наказание назначил и обет дал, что будет он три года по морям скитаться, смерти за свой проступок искать, а если через три года все еще жив будет, то тогда он домой вернется и жизнь свою заново начнет. А как он на эту скользкую дорожку стал, то жизнь-то правила ему свои диктовать и начала. Он, может, и не думал в пираты-то кидаться. Но сначала вроде лихость свою хотел показать, чем-то боль сердечную заглушить. А потом уже и не поворотишь назад оглобли — команда вокруг тоже лихая, если увидит, что капитан слабину дал — это, считай, конец. И пришлось ему вертеться — из огня да в полымя! Вот он и маялся, пока срок его обету не вышел.