Приключения трупа
Шрифт:
По тому документу – полковник из агентов, при спеси и награде: пенсии ради.
А по тому – шорник: засел в кожу – наел рожу.
По тому – медник: надел передник, а у дел – посредник.
А по тому – евгеник: резанул фурункул, а надул – гомункул.
По тому – священник: грош – в кружку, брошь – под подушку.
А то – никто: нахал – брал веник, махал не глядя, подметал уголок, очищал городок ради денег и доплат – и не наследник, а богат.
А то – солдат: взят в строй и не рад, что живой.
Уследить за живыми не сложно: можно затвердить имя молодца и кличку подлеца.
Но
Гнильца – без лица: ни имени, ни вымени.
А призови покойника на поклоны – и без любви поклонников миллионы.
Труп – куб: что ни сторона – одна, зато черчение одной – приключение другой.
И потому, по всему, заключили в стиле кадрили, круп – обреченная скотина, а труп – отвлеченная картина!
VIII. БЕДНЯЖКА И БУМАЖКА
1
Справка о кончине – отставка из жильцов и первый верный документ для мертвецов. В ней без затей говорится о причине перехода границы человечьего рода и отмечен момент встречи у брода.
С этой бумагой, приметной без ложного глянца, можно призвать к ответу и живого самозванца.
А без нее и гнилого беднягу не смей, лиходей, не твое, зарывать: ни в глину под гладь, ни под перину в кровать.
Без бумажки ты – не труп, а букашкин суп!
А с ней и совсем живой – не живей, чем гной: от суеты – промашка, но чтобы воспрять, хорошо бы на бумажку достать бумажку, а клерки, недомерки со лбами глазастыми, на взятки натасканы, зубами лязгают. И не ласково!
Наскоро покушались на свидетельство о смерти Трупа люди разные: и за порядки волновались, и по причуде глупой, и подкупались на соблазны. Такое радетельство за итоги мило для покоя, как корыто с мылом в ноги – от запоя, но породило и волокиту, и зависть, а подлоги разворошило вдвое: на тело в квартире сбежались, как на дело, и папаша, и мамаша, и прочие родичи, охочие до прозвища наследников. Гири, пальто без манто и огарки ужина не показались привередникам заслуженным подарком, но одни признались, бледнея, что они обознались, и ретировались, а иные, не родные, да беднее бедного, остались до победного.
А каково было соседям убогого? Не медведи у своего логова! И рыло не в ските! Ни смраду не рады, ни падали, ни волоките!
2
Клерки застучали зубами при первом сигнале о драме.
И зарычали нервно, как тигры на примерке к крупу жертвы.
А заиграли в игры: паспорт Трупа взяли, а справки о смерти не дали. Заверещали зато – что пастырь на шалунишку:
– Поверьте, тут – не пиявки, не отсосут лишку!
Потом пожевали ртом, подняли тон и указали на закон:
– Вручали покойнику талон. А он против правил и толику не отоварил. Не успел. Опять прочерк. Коли цел, верните, что ли, кусочек.
Просители им возражали:
– Искать в покойнике – что дым полоскать: в сите ли, в уполовнике…
Но визитеру не унять контору – хору не умять гору.
От начальства домочадцы убежали в одночасье. Надев на зев противогазы и презрев метастазы от заразы, смело обыскали
дома и тело, и хоромы.И опять в приемную – играть втемную:
– Привет! Нет бумажки ни в тельняшке, ни на кухне. А бедняжка тухнет и пухнет.
Контора – не лаской, так скорой встряской:
– Не шастать! Вам – услуги, а нам – гам? Хапуги!
От неистового лязга пришельцы искусали заусенцы и испытали приступ маразма: снова не угадали игры, пожелали в тартарары и удрали бестолково – без поклона.
А на улице стали сутулиться, как попрошайки, и собрали в банной шайке талоны со всего своего района.
С жаром передали ярым казнокрадам.
Но в ответ услыхали с бранной прохладой:
– Привет! А с него, с гада?
Зарыдали просители – пронзительно.
А мучители – прочитали морали:
– С чего печали? В зобу пусто – раскатали губу на капусту? По справке о смерти в лавке – льготки: и тапки по мерке, и колготки, и шляпки, и кальсоны, и булавки, и к тряпкам для добавки – закусоны, патиссоны да заправки, да и вино уценено. Упорство – средство, но от кончины – за помины, а от обжорства – за наследство?
Изобличали начальники печальных гостей, будто пиявки терзали бока до костей, будто заливали с бухты бассейн: до потолка из баллона, от галлона до галлона. И справки не дали – пока не найдут талона! Проскрежетали зубами:
– С вами – шут, а тут – заперто! – и прогнали без паспорта.
Конец – хуже экскремента: мертвец тужит без документа!
3
И тогда пришел к мертвецу папаша:
– Ваша беда по лицу – наша!
И – под стол: искать кладь для чемодана.
Еле успели опознать ветерана!
Его история – лаборатория обмана.
Начинал хитрец с того, что прибежал как отец к конторе и описал горе: в пожар попал его законный сынок, да не утёк, а испытал угар и удар ломом, опоздал к оконным проемам, запылал комом и сгорел, пострел, с домом дотла – осталась малость, зола, да развал смели до земли, нанесли песок и в короткий срок и ларек возвели, и шмотки завезли впрок.
Старожил хлопотал не о лавке: просил о справке.
Из улик старик собрал горсть пепла и кость из пекла.
Решил заручиться и явкой очевидцев: один свидетель заметил огонь и уловил вонь, а другой подтвердил, что такой сын был.
Но в конторе не зарыдали от горя, страха и печали: праха на пробу не взяли, родителю приказали, чтобы кончал скандал и убрал мерзости, а свидетелям ответили, что помогали заявителю в нетрезвости. Несчастье растолковали на бланке с печатью:
"По пьянке пропал без вести".
Старик не вник и в плаче рявкал:
– Козявки!
Пока чинодрал не надоумил:
– Без справки, значит, наверняка не умер!
И с тех пор ветеран по фамилии Труп ковырял успех, как монтер – шуруп, изображал, что во флотилии – капитан, бланк применял, как танк и таран, и в изобилии набивал карман.
Осторожными усилиями искал гражданина, похожего на сына по фамилии. Когда узнавал, что мертвец не завещал и горсть на род, хитрец приставлял кость и заверял народ:
– Ерунда! Не тот! А мой – живой!