Приключения в приличном обществе

'А намедни прослойкой меня обозвала. Я сказал, что лучше прослойкой быть, чем подстилкой...

Русским выдающимся писателям, кого ни возьми, с женами не везло. С бабами - да, но не с женами'.

'Ночью меня под подушку кладет... Душно мне под подушкой... Пропаду я под подушкой у ней...'

Неблагосклонный читатель может меня упрекнуть за эти и другие выдержки. Мол, занимаюсь заимствованием. Мол, заимствование есть плагиат. Не будьте настолько строги ко мне. Ну, какой же тут плагиат? Так, аппликация.

Да мы и все плагиаторы, если учесть, что лексикон придуман задолго до нас.

'Совершенно опустошили меня ожесточенные бои с этой женщиной. Голова - словно в огне, но ноги почти все время холодные. Достал я из бара коньяк, две рюмки его выпил. В желудке зажгло, ноги опять стали теплые'.

Рассеянно перелистывая дневник командора, я выяснил, между прочим, что он не был ее единственным мужем. Первым был некий граф, от которого она и унаследовала титул. Я вспомнил в этой связи анкету, что она заполняла, готовясь в ступить со мной в брак. Там в графе 'происхождение' действительно стояло: естественным путем. Тогда я не обратил на это внимания.

Таким образом, ржевское происхождение графини оказалось под большим вопросом. К чему же тогда эта затея с поручиком? Я недоумевал.

Она не была даже уроженкой этого города. Явилась неизвестно откуда еще юной девицей и оказалась самой хорошенькой продавщицей в магазине постельных принадлежностей, который курировал граф. Будучи вдов, он любил ее вначале внебрачно (и виртуозно ею владел) - что-то долгое время мешало ему узаконить их отношения, сословный предрассудки, быть может. Но, не отличаясь почти ничем, ни изворотливостью, ни естеством от урожденных графинь - разве что в лучшую сторону - она, в конце концов, окрутила его законным супружеством, и он умер год спустя от неизвестных причин. Родственники предполагали, что именно юная графиня отправила вдовца к его первой суженой, но многочисленные вскрытия и экспертизы оставили их безо всяких надежд на наследное имущество и счета.

Позже был еще какой-то супруг, сведения о котором были у командора смутные. Кажется, некий майор из оркестра Галицкого. Майор-то и сумел в изумительно краткие сроки спустить все наследство графини, играя в бега. Включая собственные доходы от ипподрома, который курировал. Его карету забросал динамитом наемный бомбист. Лошади не пострадали. Майор скончался на месте. Метатель, когда везли его в морг, еще моргал. Графине пришлось освоить профессию.

Между этими двумя упоминался юный корнет - был влюблен в нее и убит, не успев сочетаться.

'Мужчины с ней неуживчивы', - заключает с некоторой даже горечью мемуарист. Тогда еще он не мог предполагать, что и садовник кончит трагически. А графиня? Эта черная вдова, вероятно, опасна. Ей, непрерывно вдовствующей, плачевного опыта не занимать.

'Герой, попавший в ее Валгаллу, как и всякий познавший ее субъект, - замечает командор угрюмо, - изначально должен был стать жертвой'.

Я верил ему. Интеллигенция врать не будет.

Да и ныне он - с того света - вряд ли доволен вдовой.

Я немного иначе взглянул теперь на те портреты, что украшали мой кабинет. Взгляды их немного печальны. Один, композитор Сидоров, удивительно походил на командора, каким я его себе представлял. Представление, верно, основывалось на сумме приблизительных черт, которые придал его статуе скульптор. Но этот образ, лишенный конкретности, в точности совпадал с предпоследним портретом в этом ряду.

Но если Сидоров - командор, то кто прочие 'композиторы'? Что-то я не припомню у Моцарта, даже на поздних его портретах, такой бороды. А Шуман? Тонкое юношеское лицо с усиками. Корнет!

Я пересчитал эти портреты: шесть. Граф, корнет, командор. Композитор Дунаевский с майорскими лычками. Двое пока еще не установлены. Рамка седьмого была пуста. Да уж не мне ли место сие уготовано? Надо бы выяснить стороной, не заказывала ли она моих портретов? А то по фотографии такое могут изобразить. Но мне не хотелось, друзья, пополнить этот музей мужей даже лучшим своим изображением. Ее мужи смотрели на меня скорбно со стен. Они-то про меня уже обо всем догадывались.

После инцидента с садовником графиню, 'замученную замужеством', как замечает командор, 'понесло'. 'А как же Пушкин? Глинка? Людмила? Руслан?
– взывал он к ее верности. Вероятно, она не откликнулась. Потому что позже, войдя с этим Глинкой в клинч, он все его оперы в клочья разнес.

Что ж, я его понимаю: жалко терять привычное. Состояние влюбленности - такое уютное, такое домашнее, и не надо далеко ходить. Он с таким увлечением строил свою крепость: кабинет, графиня, покой. Думал, наверное, что только смерть все это разрушит.
– А может, и надо периодически в дребезги разбивать привычный уклад? Во избежание довольства собой и стагнации. Оставим этот вопрос на усмотрение читателей. Для самостоятельного, так сказать, исследования. Эта мысль, получив надлежащее обоснование, безусловно, повлияет на мненья Европы. А я что-то столько в своей жизни наразрушал, что боюсь, мое слово будет предвзято.

К чести этой суперграфини (заурядного, впрочем, происхождения) она часто пыталась утешить его. Это, мол, всё пережиток прошлого, домашний догматизм и истязание плоти. Женщина не должна быть непрерывно верна. Я вас, конечно, люблю, но хочу другого. Ставила ему в пример Гоголя, который вообще всю жизнь без женщин прожил. Стараясь морально его поддержать, приводила другие примеры мужества. А вняв его возражениям, певицу Сикорскую уговорила с ним немного пожить. Сикорская охотно отдавалась ему, одновременно отдаваясь пению, но когда однажды чуть не задушила его подушкой, графиня первая отказалась от ее услуг. Баронесса ж Борисова не стала с ним спать после того, когда однажды он стал у нее, спящей, ухо грызть. Вынуждена прикрывать теперь это ухо прядью. А еще мне хотела подсунуть эту безухую.

Командор, получивший полную волю, продолжал капризничать. Все, кто приближался к ней на расстояние выстрела, вызывали в нем бури эмоций. Шофер, закамуфлированный под шевалье. Негр, принятый ею за Пушкина. Полный оркестр Галицкого. Своры танцоров, что заполняли ежевечерне Акустический зал, врубая попсу.

'Эта мерзкая желтая музыка расплетает нервы, деформирует мозг. Распаляет этих дам полусвета, князей полутьмы до забвения облика. Полный перечень их бесчинств занял бы всю тетрадь. И только приличие заставляет умерить порыв пера'.

Я заметил, что всегда о чем-нибудь размышляю, перед тем, как уснуть. Вероятно, этот процесс утомляет меня. И следующее за размышлением сновидение служит некой наглядной иллюстрацией к теме.

Мы самим своим существованием (размышлял я) огорчаем ближних. Отравляем живое рядом с собой. Вот вы, например, воображаемый читатель, сколько человек сделали счастливыми? А несчастными? То-то же. Словно природа, будучи сама смертной, сеет не столько жизнь, сколько смерть через нас. У нее, кто сильней, тот и прав. И она будет вечно права - или, по крайней мере, до тех пор, пока будет преобладать в человеке.