Приключения в приличном обществе
Шрифт:
БЕРГ: Шутите всё, полковник.
ПОЛКОВНИК: Шучу. А пленный один - барабанщик, помнится - облившись желудочным соком, сам себя съел.
БЕРГ: Оцените, господа, кулинарный кульбит.
– А для меня животные неприкосновенны, - сказал Жевакин.
– Гуманные гурманы их не едят. Ведь мы же для них, как боги, когда любим их. И хуже всяких чертей, когда обижаем или едим.
– Жрать их, особенно жареных - и желудку во вред.
– Вот-вот. Человек, взглянув на эту проблему глазами животного, понятие ада себе сотворил. Вот, взгляните: мы их варим в котлах клокочущих - как будто их грех столь велик. Жарим
– Так можно и духом упасть.
– Начали за Эроса, а кончили за упокой.
– А что, мы уже кончили?
– Тема Эроса широка и неохватна. Многие работали над этой проблемой - от крупных специалистов до мелких жуликов. Некоторые, обобщая оба инстинкта, даже тему питания включили сюда.
– Так может и путаница произойти. Я бы поостерегся на месте этих специалистов делать такие бесшабашные обобщения.
– Нет, сам-то я в этом Дворянском Клубе только однажды был, но достоверно рассказывали. А какие меню! Девочка с клубникой, Маша с персиками, Таня под соусом провансаль.
– Должно быть, красивые?
– Самого пылкого гастронома способны удовлетворить. И за редким исключением - благородного происхождения.
– Нет, это безнравственно, господа, питаться сливками общества.
– А кто говорит ... Да то ли еще бывает под покровом тайны у них. Один князь на моих глазах, не дождавшись от полового Марины (Марин у них в маринаде готовят) кусок носа ему откусил.
– Заплакал, наверное?
– Кто? Половой? Да нет, смирился. Уж коли, говорит, откусили - откушайте. У них тоже там революция вроде как. Кулинарная. Гурманизация в межличностных отношениях, а гуманности - никакой. А тематические вечера, встречи с писателями? Встретить - встретят, а уж проводить - этого нет у них. Одного задушили в объятиях, другого забили ногами. Третьего съели. Прочитали, а потом съели. Видно, понравился.
– Оленину в горшках подают! А ведь ее Пушкин любил!
Пушкин! Опять Пушкин! Никуда не денешься от этого Пушкина! Я едва не вспылил. К тому же вся эта олениниана возбуждала во мне инстинкт совершенно недвусмысленного толка.
– Один итальянец у себя в Италии ...
– Я слышал, у большевиков суп с пальцами подают.
– Один итальянец влюбился в пиццу!
– Это что. В пиццу и я б влюбился. А вот дядя мой влюбился в холодец. Одна нормировщица его прикармливала. Так он к ней каждый вечер ходил. Она-то все думала, что любовь к этой еде перерастет в настоящее чувство.
– Да, гораздо вкуснее, когда искренне любишь, то, что ешь. Такие приключения во рту начинаются.
– У меня на воле повар был, господа. Так он очень любил телятину и умел так ее приготовить, а потом подать, что многие за сто верст приезжали отведать.
– А я вчера видел, как паучиха паука сожрала. Тоже любила, наверное.
– Хотела детей от него, да перепутала. В паучихах оба инстинкта так тесно сплелись, что неотличимы один от другого. Никогда не понятно, какой из них возобладает в данный момент.
– Иной раз и сам не распознаешь, то ли во чреве, то ли в чреслах свербит. Уж больно все рядом находится.
МАЛЬВИНА: Я надувная.
Мне для питания свежий воздух надобен.АРЛЕКИН: Так давайте на крышу с вами взойдем. Скажите, вы меня любите?
МАЛЬВИНА: Ах, мне нельзя разговаривать, а то спущусь.
ГААГАДЗЕ: У нас в Гааге надувные лодки изобрели.
КОРНЕТ: Я сам на такой однажды во сне греб. Только гляжу, а это уже не лодка, а Фрося, а я всё гребу... гребу... гр... ебу...
РЖЕВСКИЙ: Потом глядь, а это уж не Ефросинья, а Россия под ним.
БЕРГ: Быть вам с вашей амбицией непременно генералом, корнет.
– А слышали, что на каком-то острове женщин в полном смысле е...т?
– Ничего, буквы-то проговаривайте, здесь все свои.
– А я и говорю: едят.
– Ну, это уж слишком.
– А я и знал, что не поверите. Не хотел говорить.
– Так то ж каннибалы.
– Тоже инстинкты путают?
– Двояко их познают?
– А шут их знает. Правда женщины у них - не приведи Господь.
– Если у них антропофагия в законе, то и скотоложество, наверное, распространено? Хотя б со съедобными...
– Ты это к чему, козел?
– А козлы несъедобные.
– Съедобно все. Прав тот, кто больше съел от мира сего.
– Да что вы всё о еде, господа. Еда не единственный витальный фактор, который оживляет воображение. Давайте о женщинах поговорим. Только в настоящем контексте.
– Я, будучи на воле, видел, как одна женщина в пельменную зашла и не вышла. Так я теперь эти пельмени вообще не ем.
– А еще самоеды бывают, те сами себя едят. Один все лицо себе съел.
– Лично я предпочитаю свинину, - сказал Крылов, пылко орудуя вилкой, таская мясо кусок за куском, выбирая самые сексуальные.
– Смотри не захрюкай, когда с этой пищей сольешься в одно.
– Ладно, говорю, не надо мне ваших Марин. Но хоть баранина у вас есть? Возьми, говорит, бесплатно банан. Заменяет минет.
Я и не заметил, как и когда Маргулис переоблачился в белое. Но на нем, к моему изумлению, поверх зеленой пижамы был небрежно накинут наисвежайший докторский (читай: диктаторский) халат. Мне этот симптом показался символическим.
– Я предлагаю, - встал со своего места Кравчук, - сделать этот славный день красным.
Присутствующие проаплодировали.
– Я предлагаю, - продолжал он, - продлить его особым указом на два часа. А налоги на здравоохранение полностью отменить.
– Лучше пропить за здоровье нации, - откликнулся Иванов.
– Не вижу, кстати, делегаций от сочувствующих нам партий.
– Кравчук взглядом обежал стол.
– Прага? Париж? Может, хотя бы из Минска есть кто-нибудь?
– Копенгаген никем не представлен.
– Вот, товарищи, телеграмма: 'Искренний привет Кременчуга!' Подписано: Кременчук.
– Из Челябинска челом бьют...
– В Кременчуге я бывал. Опята там - объедение.
– Объединение, конечно, необходимо, но с кем? Прага проигнорировала. Копенгаген молчит. С Кременчугом?
– А что Кременчуг? Я бывал. Опята, опять же.
– Вот, один в Копенгаген, другой - в Кременчуг. А кто останется? Кравчук и пара придурков в придачу к нему?
– Пара - уже партия. Или, как полагают некоторые дезертиры из партии меньшевиков, нам многопартийность уже не нужна?