Приключения в приличном обществе

Между тем повара и кухонные добровольцы проворно собирали на стол под присмотром обер-коха и Кравчука.

– Что это у вас?
– интересовался комендант.

– Бублики, - отвечал разносчик на заданный строгим тоном вопрос.

– Гм ... Согласно моему врожденному представлению о бубликах, - сказал Кравчук, вглядываясь в предмет, - они круглые.

– А они и есть круглые. Вы ж его, батюшка, бочком держите.

– А это что?
– останавливал Кравчук очередного.

– Б... буженина.

– А хрен к буженине есть?

– М-м... моржовый. М-мороженый.

– Разморозьте, добавьте лимону, подайте на стол.

– Голубчик!
– окликал поваренка интеллигентный Герц.
– Что это у вас за размазня белая? Бланманже?

– Бланманже не положено.

– А ты положи... Голубчик! А будут ли телячьи мозги?

– Мозгов сегодня вообще нет. А еще назовешь голубчиком, а размазню - бланманжой, я тебе это самое бланманже по роже размажу.

За стол - под словом стол я разумею помост - еще не ложились. Но тесно толпились около любители покушать и пошутить. Разглядывали, спрашивали-отвечали, комментировали так и сяк, внюхивались в нюансы.

– Что это у них в вазочке взаперти?

– Хрен-брюле. Чтоб не выдохся. К буженине подано.

– А буженину уже внесли?

– Сама вон бежит.

– Отчего, скажите, голубчик, суп у вас синий?

– Какая супстанция - такой и суп. А еще раз голубчиком - так я тебя в этот суп харей засуну.

– Говорят, наш маркиз написал специальный спектакль к этой трапезе.

– Так это ж, братцы, уха. Вон и морды рыбьи из кастрюли выглядывают.

– Что-то морды у них испуганные.

– Повар, наверное, накричал.

– Рыба сквозь чешую не слышит, кричи - не кричи.

– Да тут и лук еще сверху плавает.

– Ухохочешься над этой ухой.

– Лук мне нельзя. У меня глюки от лука.

– А у кого их нет.

– Товарищ главнонакладывающий!

– Иванов?

– А заливное будет?

– Заливное? Вряд ли. Всю рыбу превратили в уху. Но будут лангусты.

– С ластами? А то помню в 'Прибрежном': лангусты, лангусты, а это - водолазный десант.

– А это, наверное, курица?

– Дичь!

– Фантиссимо!
– Произведение!
– Экзерсис!

– Жаль даже жрать такую.

– Куриная кулинария терпения требует. Пока все перья ощиплешь по одному.

– Уж заканчивали бы жратвоприношенье скорей. Много еще?

– А грибы будут? Грибочки?

– Давайте сходим к ним на разведку, выясним.

– Я с вами в таких трусах не то что на разведку, но и на прогулку не пойду.

Нет. Не будет вам никаких грибов. Мы в другом романе, друзья.

Занавес колыхнулся. Что-то грохнулось о подмостки. Послышался чей-то сдавленный стон.

Подошла Наталья под руку с Вертером, они встали несколько в стороне, не смешиваясь с праздно-навязчивой публикой.

– Что это бок у нее весь голый? Совсем простомясая. И сзади туловище обнажено.

– Как ей не стыдно с той стороны.

– Нынче вечерние платья все таковы.

– Отстань от меня знаешь куда?
– раздался возглас Натальи, сдержанный, но визгливый.

– Разве можно удержаться от прикосновения, будучи на волосок от вас, - сказал Иванов, пытавшийся ухватить ее за голое тело.

– Дурак несчастный.

– Не называйте меня несчастным.

– Форменный идиот.

– А вы - дура бесформенная, - сказал Иванов, отходя.

Он пошел еще за бутылочкой, оставив в покое возлюбленных. Но недолго отсутствовал.

– Вот хоть вы рассудите, графиня...
– обратился он ко вдове, пытаясь вести себя куртуазно.
– Что, чешется? Давайте я.

И он своей пятерней принялся скрести графинину спину.

– Прекратите это немедленно, - решительно заявил я - И ведите себя прилично. Нечего себя неприлично вести.

– Дамы, все-таки, - напомнил Кравчук.

– Это еще не причина, - сказал Иванов, - чтобы себя прилично вести.

– Рассаживайтесь, граждане и господа, - обратился Кравчук к собравшимся.
– Распределяйтесь согласно субординации. Да пошевеливайтесь, - заторопился он, пока разгул страстей вокруг стола не перерос в мордобитие.

Предполагая кое-что запечатлевать во время пиршества, я прихватил с собой простыню. Но пришлось подстелить ее под графиню, так как матрас под ней оказался не очень свеж. У меня оставался, впрочем, блокнот и карандаш к нему.

Распоряжался рассаживанием комендант Кравчук. Маргулис сел во главе стола на уготованный ему матрас (впрочем, кажется, два). Прочие были усажены в порядке личной ему преданности. По правую его руку (у целого уха) сел сам Кравчук. Вероятно, чтобы нашептывать. Далее: графиня, я. Справа от меня Крылов. Иванов ему соседствовал. Насупротив, насупившись, сел Гребенюк. Место между ним и Маргулисом пока пустовало. За Гребенюком - Кашапов, Полина, фараон, Наталья, Вертер и т.д.

Я думал, что по такому подходящему поводу будет речь, и даже сам приготовил двухминутный спич - вдруг тоже попросят высказаться. Да и графиня была не прочь сказать пару слов от лица гостей. Но Маргулис лишь вяло махнул своей вилкой, ешьте, мол, и первый приступил к трапезе.

Из продуктов питания ближе к нам были: жареный поросенок (со следами побоев на голове); салаты трех-четырех сортов; устрашающего вида устрицы; упоминавшаяся уже дичь. Кроме того, непрерывно подносили новые. Всё это я быстренько занес в блокнот, но так как спешил, то не все из записанного смог разобрать впоследствии. Сейчас, восстанавливая задним числом, припоминаю, что были балык и окорока. Из напитков ничего, кроме пива не было. Видно, погребок, о котором упоминал Крылов, не был еще рассекречен для широкой публики.

– Давайте, я вам устриц устрою, - глядя воспаленным взглядом на деликатес, предложил графине Крылов.
– Специально изыскивали. Готов поспорить, что устриц с таким вкусным уксусом вы никогда не пробовали.

Но графиня лишь слабо улыбнулась ему из вежливости и прижалась ко мне, мелко дрожа. До того напугали ее эти моллюски.

– Мы не употребляем устриц, - поспешно сказал я, отводя его руку с тарелкой, на которой вповалку лежало дюжины три.
– Благодарю вас.

Крылов поставил тарелку перед собой.