Приключения Вернера Хольта

— Немецки нет? Не понимайт? Но что мы хотим, то везде одинаково!

Она в самом деле не понимает по-немецки, подумал Хольт и накинулся на Венската.

— Убери копыто… живо!

— Чего ты? Совсем, что ли… — недоуменно протянул Венскат.

— Ты сейчас же уберешь ногу или заработаешь! — пригрозил Хольт.

— Рехнулся малый, — проворчал Венскат, но все же ногу убрал.

Девушка подошла к колодцу, наполнила оба ведра и понесла их к дому. Все смотрели ей вслед. Венскат злобно бросил:

— Как это понимать? Ты что же, из-за этой собираешься ссориться со мной? Так, что ли?

— Хольт, Гомулка! Сменить часовых! — позвал Шульце из двери школы.

Два часа они уныло стояли на тротуаре перед входом. Город словно вымер. Поздно вечером вернулись оба взвода. Школьный двор сразу ожил: шум, гвалт, разговоры. В полночь Хольт с Гомулкой обходили сад и школу. Гомулка неожиданно сказал:

— Это дочь швейцара, ее зовут Милена. Шульце имеет па нее виды.

— Шульце? — воскликнул Хольт. — Этот павиан?

— Когда он о ней рассказывал, я впервые увидел на его лице что-то напоминающее человеческое выражение. Впрочем, нельзя сказать, чтобы приятное.

Чего я волнуюсь? думал Хольт. Какое мне до нее дело! Но… пусть знает, что среди нас не все идиоты и хамы.

— Почему ты заступился за нее у колодца? — продолжал Гомулка.

— Знаешь что! — возмущенно воскликнул Хольт. — Если Шульце… Словом, ничего у него не выйдет.

— Берегись! — рассудительно произнес Гомулка. — Поднять руку на старшего по чину — это пахнет полевым судом. Впрочем, до этого не дойдет, против Шульце у тебя нет никаких шансов, он просто свернет тебе шею. Вольцов бы с ним справился, но на него лучше не рассчитывай. А кроме того…

— Стой! — закричал Хольт и, вскинув карабин, в испуге отскочил.

В темноте сказали пропуск. Это был Бем.

— Потише! Чего вы так орете?

Хольт доложил:

— Происшествий не было.

— На посту не болтают! — проворчал Бем. — Лучше глядите в оба! — На груди у него висел автомат.

Бем тут же опять исчез в темноте. Они продолжали обход. Хольт, понизив голос, спросил:

— Ну и что — кроме того?

Гомулка остановился и, прощупывая взглядом темь, огляделся по сторонам.

— С тех пор как началось восстание, — прошептал он, — здесь, как и везде на востоке, действует не только приказ рейхскомиссаров, но и распоряжение фюрера о разборе дел военнослужащих и вспомогательного персонала, повинных в преступлениях против местного населения. Это значит, что если кто позволит себе что-нибудь в отношении словаков, он не подлежит военно-полевому суду, а разве что дисциплинарному взысканию.

Приказ рейхскомиссаров? Распоряжение фюрера?

— Откуда… тебе все известно? — холодно спросил Хольт.

— Об этом распоряжении немало говорилось, — уклончиво ответил Гомулка. — Спроси Вольцова, он все это знает! Распоряжение не доводят до рядового состава, а сообщают только командирам, потому что когда солдаты о нем узнавали, они так зверствовали, что начинала страдать дисциплина.

— Откуда тебе все это известно? — опять спросил Хольт.

— Не все ли равно? — отмахнулся Гомулка. — Я это говорю, чтобы тебя предостеречь. Ты даже не сможешь сослаться на какие бы то ни было законы, если заступишься за девчонку наперекор Шульце.

Они двинулись дальше. Ну и гадина этот Шульце, с ненавистью думал Хольт, горилла проклятая! Но к ненависти примешивалось и сознание собственного бессилия.

— Значит, спокойно смотреть, как он надругается над девушкой? — Хольт все больше горячился. — И это говоришь ты!

Сперва Гомулка ничего не ответил. Но потом все же сказал:

— Если ты так кипятишься… прости меня, конечно, Вернер… то только потому, что речь идет о девушке.

Хольт обиделся.

— Та-ак… — протянул он. — А русские тогда на батарее — это тоже девушки?

— Нет… — не сразу ответил Гомулка. — Ты прав. Не злись только, — попросил он — мне просто показалось…

Зепп прав, думал Хольт. Нет, все-таки он не прав… Может быть, это то же самое, как в прошлом году, когда я считал, что вместе с Гильбертом борюсь за… справедливость. Мари Крюгер обворожила меня, и я хотел расправиться с Мейснером… Это, конечно, ребячество. Нет, это не было ребячеством, но… К чему это все? — подумал он. Что же такое справедливость? А вдруг все это чепуха?.. Может быть, жалость — и впрямь малодушие и Цише прав: подлинная справедливость в твердости, когда мы, немцы… Топчешься в темноте с завязанными глазами, подумал он.

В следующие дни пришлось поработать. На станцию прибывали эшелоны с войсками СС. Бойцы трудовой повинности разгружали вагоны и платформы: оружие и технику, грузовике, лошадей и повозки, легкие полевые орудия и минометы.

— Ну, теперь бандам несдобровать! — ликовал Феттер. — Они не продержатся и недели!

Вольцов ругался, когда их часами заставляли таскать ящики с патронами и корзины с гранатами:

— Это могли бы делать и словаки. Отсиживаются, лентяи, дома!

В обеденный перерыв, хлебая из котелка единственное блюдо — безвкусную бурду, Вольцов сказал:

— Целая дивизия СС. Я слышал, это особые части, они охотились за партизанами в болотах Припяти, у них есть опыт в такого рода делах.

И снова они подтаскивали ящики с патронами к грузовикам. Несколько ящиков выгрузили у школы.

Прошла неделя, а ничего, кроме работы, они еще пока не видели. Сентябрь был на исходе, но погода оставалась по-летнему теплой. Только ночи стали холодные и туманные.

Как-то Хольт разлегся в школьном саду на солнышке и бездумно глядел в небо. Послышались шаги. По садовой дорожке приближалась белокурая девушка с граблями и боль-шов корзиной. Хольт внятно сказал:

— Здравствуйте!

Она метнула на него быстрый взгляд и тут же опять уставилась вперед в пространство, однако на приветствие ответила легким кивком.

Ну вот! — с удовлетворением подумал Хольт, значит, она все же видит разницу между ими и мной!

В следующую ночь они с Вольцовом охраняли железнодорожный мост.

— Слышишь? — сказал Вольцов.

Где-то вдали гулко ухали орудия. Было около трех часов утра, над горами поднимался узкий серп луны. Хольта пробрал озноб.

— Похоже на настоящее сражение!