Приключения вертихвостки

— Девушка, вы к кому? — строгий окрик женщины в белом халате, сидящей за белоснежной стойкой больничного ресепшена, был неожиданным и неприятным. Но сбить меня с толку ей не удалось.

— Гражда-а-а-не! — завопила я, делая ударение на второй «а». Я всегда подозревала, что во мне умерла великая актриса, но я иногда ее реанимировала, и тогда очень гордилась своими способностями к перевоплощению. Ни дать ни взять — уборщица с ближайшего рынка! Тетя Фрося средних лет. — Граджда-а-а-не, да шо ж это деется, а? — вопила я, стоя посреди коридора и наслаждаясь произведенным эффектом. У врачихи глаза стали круглыми, как ее очки. — Да шо ж такое происходит, человеков стреляють, а к ним еще и пускать не хотять!

Двое посетителей, мирно шедших по больничному коридору навестить своих больных родственников, шарахнулись от меня в разные стороны.

— А вы, собственно, кто? — спросила тетка с ресепшена официальным тоном, сообразив, что я пожаловала к подстреленному Дэвику.

— Я-то? Я — племенница, родной сестры приемная дочка. — Слово «дочка» я произнесла с ударением на последнем слоге. Так было эффектнее. — Я у дядьки в офисе убираюсь, а там теперь кавардак такой, шо непонятно, шо вообще будет. А как же я без работы?

Врачиха шмыгнула носом и скосила глаза к переносице. Задумалась, что ли? Я продолжала накручивать сценарий:

— Миленькая, пусти меня к моему дядьке, я ж без него пропаду-у-у-у, — завывала я так талантливо, что врачиха сдалась.

— Ладно, женщина, пять минут, седьмая палата, — строго сказала она.

— Хоршо, хоршо, — засуетилась я, — хоршо, миленькия, пять минуточек мене достатошно, — и я рванула в палату, пока никто не передумал. В авоське у меня телепались традиционные больничные продукты и больно били меня по ногам.

Дэвик лежал, откинувшись на гору подушек — у состоятельных людей всегда в больнице лучшие места и гора подушек. Не то, что у других смертных — солдатское серенькое одеяльце и худосочная, плоская, как камбала, подушечка в залатанной наволочке. Лицо у него было белым, без признаков обычного здорового румянца. «От страха», — подумала я. И не ошиблась. Почуяв в комнате непривычный шорох, Дэвик вскинулся и, увидев перед собой незнакомую тетку, похожую на огородное пугало, заверещал не своим голосом. Я расхохоталась — таким он был смешным и беспомощным. Странно, целая гора мяса, колышущаяся на огромной белоснежной кровати — и вдруг такая беспомощная. Дэвик, услышав знакомый голос, затих. Я сняла платок, и он, узнав меня, успокоился и даже заулыбался.

— Не верещи, это я, — укрепила я его подозрения, — просто к тебе, во-первых, не пускают, как к страшно раненному, — и я сделала круглые глаза, имитируя врачихину мимику, — а во-вторых, и это намного важней, скорее всего за палатой будут следить. Может, враги, а может, просто менты. А мне это, как ты понимаешь, совсем не интересно. Поэтому привыкай, маскарад в нашем деле вещь не бесполезная.

Дэвик был человеком с нормальным чувством юмора, и даже некоторое неудобство его нынешнего положения — боль ему наверняка сняли уколами — не испортило этого замечательного качества. Он широко улыбнулся, окончательно успокоившись, когда понял, что перед ним «свои», и слегка подвинулся на кровати, похлопав пухлой розовой ладошкой по освободившемуся пространству:

— Садись.

Я аккуратно опустилась рядом с ним — мало ли, вдруг ему еще больно, — и, ласково погладив Дэвика по щеке, наклонилась и звонко чмокнула его в нос.

— Вот за что ты мне нравишься, это за твою детскую непосредственность во всех делах. Смотрите, люди добрые, ее чуть не пришили в собственной спальне, а она уже очухалась и радуется жизни, — Дэвик сказал все это добродушным, с приличным еврейским акцентом, голосом, слегка грассируя букву «эр».

— Ну, а что ты предлагаешь? Сидеть где-нибудь в подворотне и трястись в ожидании незнакомого убивца? — я искренне удивилась. — Нет, этого я им позволить не могу. Надо действовать. И ты мне сейчас кое-что расскажешь, чтобы мне было легче сориентироваться.

— А что ты хочешь знать?

Я задумалась. В принципе, план действий у меня был готов и, в общем, пока работал неплохо. Но, как говорится, предупрежден, значит вооружен.

— Послушай, Дэвик, как ты думаешь, что они еще могут предпринять? — с надеждой глядя на него, спросила я. Он широко улыбнулся:

— Я понял: пойди туда, не знаю куда… Сознайся, ты и сама толком не знаешь, что тебе интересно из жизни семьи Сашка.

Я кивнула.

— Ты прав. Если бы я была знакома с ними хотя бы шапочно, то могла бы себе представить, как они могут себя повести. А так… Стрельба в молоко. Не знаю, что получится, но пытаюсь защищаться, как могу.

И я рассказала Дэвику обо всем, что предприняла за эти два дня.

— Умница, — похвалил он меня. — Ты ничего другого делать и не должна была. Твоя задача не очень сложна. Во-первых, уклоняться от любых контактов с этим семейством.

— А что, могут? — удивилась я.

— Они все могут. Вернее, я бы уточнил — она все может. Мамаша. Эта — та еще штучка. Опасна, как скорпион. И умна. Это обстоятельство меня всегда удивляло. Ведь по-настоящему умных женщин на свете не очень много. Но эта уж точно совсем не дура! А еще она всегда очень любила их с Сашком сына, он мне об этом часто говорил. А о ней он всегда рассказывал с каким-то грустным подобострастием. Несмотря ни на что, он ее очень уважал. Как такая жесткая женщина может сочетать в себе столько различных качеств? Непостижимо! Я думаю, Сашок потому с ней и не разводился, что иногда она давала ему просто бесценные советы, — Дэвика немного утомила эта тирада, и он попросил у меня сока. Смочив горло, он продолжил:

— Я даже сначала думал, что у нее на него есть компромат, но потом понял, что нет. Сашок был чрезвычайно аккуратным и осторожным человеком. Я же был в курсе всех его дел. Или почти всех. Да и зачем ему было разводиться, если они давным-давно предоставили друг другу полную свободу. Только вот, конечно, про тебя она, видимо, ничего не знала. Поэтому и прощелкала этот момент. А оно вон как обернулось. Представляю, как она взбесилась, когда поняла, что ее провели, как девчонку. Берег старикан этот «секрет» от нее, — Дэвик ласково погладил меня по руке. — И правильно делал. Хоть в конце жизни кто-то отнесся к нему по-человечески, ты же в принципе деньгами не очень-то увлекаешься. По сравнению с другими охотницами за капиталом, ты просто альтруистка. Поверь, я знаю, о чем говорю!

Ах, Дэвик, Дэвик. Плохо же ты знаешь женщин, невзирая на твой Сократовский лоб! Про Сократа я тоже вычитала в Сашкиных книжках.

Но, пожалуй, в одном Дэвик действительно не ошибся. Я от природы была совершенно беззлобным человеком и не любила портить отношения с людьми. Если человек мне не нравился, я просто прекращала с ним общаться. Но никогда не скандалила и не устраивала сцен. За исключением случаев, когда такой вот «цирк» помогал мне по мелочи разрулить ситуацию с очередным моим визави. А деньги? Да, и здесь, пожалуй, Дэвик был недалек от истины. Настоящие охотницы готовы удавиться за копейку. Ну, может быть, эта копейка иногда и выглядит на «сто тысяч, и не рублей», но принцип всегда один.

А во мне действительно не было этой убийственной черной жадности. И потом, я всегда с удовольствием делилась своим добром с теми, кто этого, на мой взгляд, заслуживал.

Так что, выслушав пространную тираду Дэвика о моем замечательном характере, я зарделась, как маков цвет, к его пущему удовольствию.

— Ну вот, видишь! — его голос звучал как голубиное воркование на летней крыше. — Я же говорю, что ты славная. Разве какая-нибудь стерва еще сохранила бы способность краснеть? Нет, конечно. Они только и думают, как бы побольше с мужиков нахапать.