Приключения вертихвостки

Я подавилась чаем.

— Чего? Вы что, серьезно?

— Серьезней не бывает. Ну, посуди сама. Как ты могла бы узнать, какие козни твои враги против тебя замышляют? — Я пожала плечами. — То-то и оно. А теперь ты, можно сказать, в самом логове врага сидишь.

— Но ведь я его люблю! — взвыла я в отчаянии.

— Вот и люби себе на здоровье. Но и выгоду свою знай. Это дело не простое. Если в тебя кто-то стрелял, то на одной любви тут далеко не уедешь. Поэтому я и говорю — главный козырь ты вытащила. Он ведь не знает, что ты это ты?

— Не знает, — согласилась я.

— Ну и живи себе там. Глядишь, чего-нибудь и узнаешь. Фёкла-то твоя все еще у тебя проживает?

— Да. И бабМаша с ней. Они подружились, теперь — не разлей вода. Фёкла хорошая оказалась. БабМаша с нею возится, как с ребенком. Учит ее всему: и пирожки печь, и платья кроить. Фёкла мне звонила, спрашивала, когда я вернусь. Так неудобно было ей врать. А пришлось. — Я вздохнула.

— Ничего. Иногда и соврать надобно. Ты не отчаивайся. Все на свете имеет свой конец. И желательно, чтобы он не был финалом.

— Филиппыч. Мне тебя сам бог послал, — я подошла к художнику сзади и обняла его.

— Да. Режиссер знает, кого с каким человечком свести. Ему доверять надо. — Филиппыч пожевал кончик рыжего уса и добавил: — Правильно сделала, что все мне рассказала, Зоя-Зина. — он развернулся и потрепал меня по голове. Совсем как маленькую девочку.

Я ушла от Филиппыча какая-то просветленная и совершенно спокойная. Я ехала к учителю музыки и думала: «Господи, как хорошо! И Фёкла живая, и бабМаша рядом с ней просто расцвела. А то жила одна-одинешенька, словно сыч на дереве. А так Фёкла ей вместо внучки. Да и мне с ними так тепло и хорошо. Тут бы мне может моим врагам и спасибо сказать. Если бы не они, я бы со всеми этими людьми никогда не познакомилась».

Вечером Эмик вернулся с работы, и мы, как примерная семейная пара, сели ужинать. Кухарка приготовила любимые эмиковы котлеты по-киевски, — я лично проследила за этим, ведь еще в Никиной «обжорне» это было моим коронным блюдом, и мы решили отпраздновать наш первый день совместной жизни бокалом хорошего вина. Я уже немного свыклась с тем, что Эмик сын Сашка. Во всяком случае, это сейчас не мешало мне думать.

Теперь мне стало понятно, почему он показался мне таким знакомым. Ведь Эмик был похож на отца. Только в молодости. А я ведь Сашка молодым даже не представляла. Никаких особых мыслей по поводу сложившейся ситуации в моей голове не было. Я решила поступать так, как мне посоветовал Филиппыч. Просто жить.

Я ходила на занятия. Эмик ходил на работу. Все вошло в привычную колею. В моей жизни ничего не изменилось, кроме того, что теперь я жила у Эмика. Это было удобно. Но к хорошему привыкаешь быстро, и через две недели мне казалось, что я жила здесь всегда.

Иногда мы ходили в театр. Эмик знал наизусть все пьесы во всех театрах и часто просто пересказывал мне их сюжеты. После этого смотреть постановку становилось намного интереснее. Однажды он предложил мне посмотреть одну и ту же пьесу в двух разных театрах.

— А зачем? — удивилась я. — Ведь одно и тоже и там, и там.

Эмик загадочно улыбнулся.

— Понимаешь, одно, да не одно. Ты так никогда не пробовала? — Я мотнула головой, опустив, что я вообще никак никогда не пробовала. Театр был для меня совершенно закрытой темой, и, если бы не Сашок, то я бы вообще об этом ничего не знала. — Знаешь, я раньше так тоже не делал, а потом один раз попробовал и мне понравилось. Очень интересно смотреть разные трактовки одного и того же. И я теперь иногда этим занимаюсь. Когда время есть. — Я поняла. Это было что-то вроде спорта. Только круче.

Мы за неделю обошли четыре театра. Один и тот же спектакль, конечно, мне слегка поднадоел, но в этом действительно что-то было.

Но однажды наступил день, которого я ждала и боялась. Эмик торжественно объявил, что завтра мы идем в большой зал консерватории слушать «моего любимого Вивальди». Мне стало слегка не по себе. Я вспомнила, как я когда-то уснула прямо посреди концерта, и только деликатность Сашка спасла тогда меня от публичного позора. Я хоть и недолюбливала Вивальди, но всегда умела хорошо держаться на людях. А тут такой казус!

Делать было нечего. Вечером я надела маленькое черное платье, нитку жемчуга и длинные черные перчатки. С тяжелым сердцем я входила в зал имени знаменитого композитора Чайковского.

Но случилось чудо. Как только послышались первые звуки, и аккорды посыпались со струн скрипок, словно бело-розовые лепестки цветущей вишни с весеннего дерева, я вдруг увлеклась процессом, и через пару минут даже покачивала ногой в такт легкому, порхающему птичьими крылышками, ритму. Неожиданно для себя я услышала МУЗЫКУ, настоящую. Звуки переливались, как струи в фонтане, они искрились, журчали, иногда барабанили тяжелыми дождевыми каплями по барабанным перепонкам. Это было забавное ощущение. Но мне оно понравилось.

Эмик блаженно улыбался, прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла так, словно бы собирался слегка вздремнуть.

— Ты, смотри, не усни, а то некрасиво будет, — шепнула ему я. Он повернул ко мне свое расплывшееся в блаженной улыбке лицо и тихо ответил:

— Эта музыка не для сна. От этой музыки жить хочется, — и снова повернулся к сцене, с которой выпархивали и летели в зал все новые и новые звуки, похожие на крохотных птичек колибри. Эти птички рассаживались на люстрах, на портретах композиторов, чинно висевших на стенах зала. И весь воздух вокруг постепенно наполнялся этими птичками, певшими и певшими свою красивую бесконечную мелодию. Я настолько увлеклась музыкой, что даже не заметила, как она закончилась. Только шквал аплодисментов, чуть не снесший меня с моего места, вывел меня из этого волшебного забытья. Мне казалось, что я грезила наяву.

Когда мы ехали назад, я поймала себя на том, что напеваю тему из «Времен года» Вивальди. И — удивительная вещь! — теперь «рэп» уже не казался мне таким уж привлекательным. Странно! Раньше я всегда любила ритмичную музыку.

Эмик сладко посапывал, откинувшись на спинку заднего дивана в его роскошном авто. Я посмотрела на него и заботливо подоткнула полы пальто так, как это делают в кино заботливые мамаши. «Пусть поспит, — подумала я, — он так устает на работе».

Глава 9

Я еще несколько раз навещала Дэвика в больнице. Ранение оказалось не таким простым, как я думала. «Что там может быть сложного, в таком незатейливом месте», — с улыбкой думала я, сидя напротив Дэвика в его палате и наблюдая, как он чистит очередной апельсин. Но пуля задела что-то важное в самой глубине Дэвикова могучего организма, и ему пришлось задержаться в больнице дольше, чем хотелось бы.

Я давно заметила, что даже самый смелый и отчаянный мужик втайне боится зубного врача. Не говоря уже про хирурга. Дэвик не был исключением. Он был мнительным человеком и очень заботился о своем здоровье. Дэвик с удовольствием делал все процедуры, предписанные врачами, и доставал медперсонал расспросами о своей болячке. И так осточертел всем со своими стонами и жалобами, что медсестры, издали завидев Дэвика, старались испариться из коридора, что серьезно мешало лечебному процессу для остальных болящих.