Приключения женственности

Вернулись домой. Никита вынул из холодильника молоко и размороженную клубнику. От изысканных, но таких холодных яств у Жени заныли зубы, ее пробрала дрожь: темно-зеленая кофта и плиссированная юбка, которые она сегодня выбрала, может быть, и шли ей, но плохо сочетались с зябкой ноябрьской ночью.

— Прохладно что-то. — Никита вышел из кухни, где они сидели за большим круглым столом, и вернулся в уютной стеганой куртке.

Женя съежилась. Теперь неудобно даже свой собственный плащ накинуть — подчеркнуть невнимание Никиты.

— Как тебе служится? — Ее великодушия хватило еще и на вежливый вопрос.

— Хорошо, что ты напомнила. — Никита оживился. — Мне передачу для африканцев надо сделать о молодых специалистах. Ты кого-нибудь знаешь, кто после университета процветает?

— С нашего курса прилично устроились только номенклатурные дети. — Женя задумалась, перебирая своих немногочисленных знакомых. — Остальные, пожалуй, нет.

С аппетитом доедая свое любимое лакомство, Никита пояснил:

— Я бы мог сам изобрести подпоручика Киже, но у нас теперь требуют реальные факты. Да и жалко на службе выкладываться. Все, что придумывается, вставляю в свой роман.

— Новый «Мастер и Маргарита»? — почтительно спросила Женя.

— Ну уж нет. «Мастер и Маргарита» — это для тех, кто не читал ни Евангелие, ни Гофмана! Совершенно ясно, что Христа и Гофманиану соединить невозможно.

— Что ты! Это же так красиво: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской…»

— Лакированная фраза, — перебил Никита, не дав даже докончить цитату, совершенство которой так оттенял Женин необычный голос. — У Максудова был пробор безупречный. Писали, что это автобиографическая деталь. Так вот у Булгакова каждая фраза с пробором. Парикмахерское искусство! А, давай спать… — Он ушел в гостиную, откуда послышался скрип раздвигаемого дивана.

От холода, от невысказанных возражений, от неожиданных слов — «давай спать…» — на Женю напал столбняк. Она покорно поплелась за Никитой, освободилась от одежды, легла рядом. Уличный фонарь то ярко вспыхивал, то горел вполнакала. В тревожно меняющемся свете комната казалась совсем чужой, враждебной.

Никита склонился над Женей.

Она испуганно обхватила себя руками и стала тупо повторять одну и ту же фразу:

— А если дети будут?

— Какие дети? — Никита не сразу понял, о чем речь. — Ты что, в первый раз?

— Да.

Он даже приподнялся на локте, но испуг, так и рвавшийся из ее распахнутых глаз, подтвердил правдивость признания.

— Тем хуже.

Для кого хуже? Женя покорно повернулась на спину и на странную возню Никиты отвечала прежним бессмысленным вопросом. Казалось, что в этой огромной комнате лежат не они, а другие, посторонние люди, что все это происходит не с ней. Она вспомнила про завтрашнюю Алинину свадьбу. Сашка свидетелем будет, надо ему напомнить, чтоб свой паспорт не забыл. Да нет, уже сегодня.

— Ничего у нас с тобой не получится, давай спать, — пробурчал Никита и отвернулся к стене.

А Женя так и пролежала до рассвета, стараясь не ворочаться. То спрашивала себя, почему ей не стыдно и не страшно. То надеялась, что эта ночь забудется и снова можно будет ждать звонка Никиты.

5. ВНЕЗАПНАЯ ТИШИНА

Внезапная тишина разбудила Женю. Она схватила будильник и подбежала с ним к окну. Пять часов. Зачем так рано? И только больно ударившись о стул с выглаженным хитоном, сообразила, что сегодня суббота. Не утро, а вечер. Надо торопиться.

Пока варится кофе — душ, анальгин от головной боли, синяя тушь. Положила в сумку «Новый мир» — по дороге дочитать «В августе сорок четвертого». Жаль, уже немного осталось.

Автобус подошел, когда Женя окоченела и отчаялась уговорить себя не нервничать. Достала журнал, но при таком экономном освещении ничего же не видно. Пересела на переднее кресло и принялась смотреть в незамерзшее водительское стекло. Захотелось подумать о приятном, но по привычке сам собой начал составляться список неудач: служба — бессмысленная, квартира — новую надо искать, хлопотать о кооперативе, уроки — надоели…

— Чего киснешь?

От резкого голоса Женя вздрогнула и начала оправдываться:

— Да нет, что ты! — Она сразу узнала Бороду, но как к нему обращаться? Исчез, так сказать, контекст, в котором прежняя кличка была уместна. Хотя борода удержалась. — Здравствуй, Андрей.

— Куда едем?

— В «Большой», на «Анну Каренину». Алина с мужем ждут, опаздываю.

— Это что, опера или балет? Впрочем, не важно. Я с вами. Вчетвером-то стрельнем один билетик!

Жене совсем не хотелось стоять на холоде с униженным вопросом или отбиваться от спекулянтов, заламывающих невозможные цены, но она не осмелилась отговаривать Бороду, наоборот, застыдившись своих недобрых мыслей, с преувеличенной заинтересованностью стала расспрашивать про его житье-бытье.

— А, пока дела не блестящи. Комнату снимаю в Пушкине, там и прописан у старухи. Ездить далеко. Зато работа! Такие люди! Боремся за возрождение русской нации! Я и Светку туда устроил. Она прописку московскую уже заимела — замуж вышла за какого-то журналиста-старикана. Ну, она вписа-а-лась в коллектив! — ухмыльнулся Борода. — Ты-то где? — вспомнил он про Женю только потому, что дальше уже шел бы слишком мужской разговор.

— В Институте летательных конструкций. Переводим и издаем кем-то добытые тексты. Правда, американцы в это время придумывают новые самолеты, про которые наши мало-мальски толковые инженеры читают в подлиннике…

Борода первым вышел из вагона, и тут же к нему подскочила толстушка с требованием лишнего билетика.

— А вам куда, девушка? Здесь три театра…

— Андрей, и так опаздываем, — не сдержалась Женя. Сердилась она на себя: вряд ли сестра будет рада увеличению компании.

— Ну нельзя же так! — хмуро выговорила Алина и за опоздание, и за Бороду.

— Ты прости, нас ждут, — произнес ее муж таким тоном, что просьба застряла у Бороды в горле.

— Кто ждет? — спросила Женя, когда они поднимались в гардероб первого яруса.

— Да брякнул первое, что пришло в голову. Откуда он взялся?

— Наша Женечка отшить никого не в состоянии. — Алина гневно посмотрела на мужа, который замешкался и не сразу помог ей снять шубу. — Доброта тебя погубит.

— Уже, — призналась Женя.

— Что «уже»?! — рассердилась Алина.

— Уже погубила, — потерянно призналась Женя, вытирая покрасневший нос.

Этот ответ, как ни странно, успокоил Алину, Женя же стала раздумывать, почему так сказалось. Никита? Она привыкла, приноровилась к разочарованию, которое каждый раз выскакивало из телефонной трубки — его голоса не было ни разу. А если нечаянно встретятся? Упрекнуть, что забыл? Заговорить как ни в чем не бывало? Гордо кивнув головой, пройти мимо? Чем гордиться — другой вопрос. Может, самой ему позвонить? В голове все смешалось, и Женя с удивлением почувствовала, что тревога возникла не у нее одной.