Прикосновение любви

Они миновали Дэнни, ожидавшего своей очереди, и Лейни благодарно улыбнулась ему за то, что он управлял лодкой. Она точно не позволит разочарованию от своих неоправданных надежд на поцелуй убить все удовольствие от этого в целом прекрасного дня. Она впервые путешествовала на скоростной лодке. Она летала, черт возьми! Она поднялась на высоту в двести пятьдесят метров, словно одна из ее пчел.

Элиот положил ее руку на борт, и Лейни почувствовала, как лодка покачнулась, когда он забрался внутрь. Мгновением позже Элиот освободил ее от снаряжения и вскоре вернулся, чтобы перенести ее в лодку. Лейни скользнула вдоль его тела и почувствовала под ногами твердую палубу.

Глава 9

Удивительно, но Лейни абсолютно выбилась из сил, хотя весь день практически ничем не занималась. Наверное, это из-за морского воздуха. Пока Элиот управлял полетом своего друга, она свернулась калачиком на уютных кожаных сиденьях лодки и наслаждалась морским ветром.

Когда Элиот помогал ей перебраться на борт лодки, Лейни почувствовала, что молния его купального костюма расстегнута, и это вызвало волнующее воспоминание о широких плечах, надежной груди, сильных руках, перенесших ее из воды в лодку. И именно так она воспринимала его теперь – как воспоминание тепла, соли, запаха и мягкой кожи, под которой прощупывались мускулы.

Кому вообще нужно зрение?

Чуть позже они вернулись в машину. Лейни отвернулась к окну, пытаясь еще раз мысленно воспроизвести события сегодняшнего дня.

– Ты не спишь?

Лейни повернулась в направлении его медового голоса.

– Нет.

– Твои глаза были закрыты. Ты устала?

– Немного. Но это приятная усталость.

– Зачем ты вообще открываешь веки?

– Для глаз естественно положение с прикрытыми веками, но это отпугивает зрячих людей. Поэтому в детстве мама учила меня держать их открытыми, несмотря ни на что.

– Ради удобства других?

– Все мое детство я разрывалась между матерью, стремящейся помочь мне приспособиться, и отцом, убеждающим, что я не обязана это делать.

Лейни сказала это вслух? Усталость явно была сильной.

– Моя мать жила по принципу «Не высовывайся», – сказал он. – Так что разногласия между родителями и детьми – обычное дело. – Он помолчал. – Лейни, то, что ты не видишь меня, не значит, что я тебя не вижу. – Элиот прочистил горло. – По крайней мере, стараюсь.

– Правда?

– Ты думала, твои глаза не выражают мыслей? Смысла? Или что они не выдают тебя?

– Честно, я не знаю, что можно увидеть в глазах другого человека, зрячего или слепого. Что в них особенного?

– Глаза сверкают. Они вызывают на испытание. Они возражают. Они лгут. Они разоблачают. Они показывают, что человек чувствует, что бы он при этом ни говорил.

Это звучало ужасно.

– А как же тогда сохранять секреты?

– Некоторые люди этого не делают.

– Значит, «глаза – зеркало души» – это правда? Я думала, это просто крылатое выражение.

– Зависит от того, есть ли у человека душа, чтобы ее увидеть.

Элиот говорил о ком-то конкретном?

– Думаешь, лучше, что я не вижу тебя?

– Я бы хотел смотреть в твои глаза, зная, что и ты видишь меня. Читаешь меня. Узнаешь меня. Но слишком активный зрительный контакт во многих людях вызывает сопротивление.

– А ты можешь смотреть на меня сколько захочешь?

– Когда твои глаза не видят, они заняты другими интересными вещами, – пробормотал он. – И они говорят мне много того, что ты не считаешь нужным произнести.

Лейни вновь повернулась к нему, не веря в то, что слова Элиота могут оказаться правдой.

– С чего бы моему телу использовать глаза без моего разрешения?

– А зачем вообще слепой женщине пользоваться мимикой? На твоем лице можно прочитать гамму разнообразных эмоций, а ведь тебя никто специально не учил их выражать. Некоторые вещи действительно врожденны. Удовольствие и злость, несчастье и…

Она нахмурилась.

– И испуг. Да, он часто отражается на твоем лице. Думаю, зрячие с годами учатся контролировать выражение своего лица, а у тебя все на лбу написано.

– Не буквально, я предполагаю?

Его смех разлился теплом по ее телу.

– Нет, не буквально. Но твое лицо очень… искреннее. Хочешь пример?

Да, Лейни очень хотела.

– Сегодня на песчаной отмели ты была расстроена, что я тебя не поцеловал.

Лейни выпрямилась на сиденье и только тогда поняла, как комфортно ей в нем было.

– Нет!

– Да. Я уверен.

– Нет, ты не можешь быть уверен.

– Ты хорошо скрываешь свои эмоции, но глаза тебя разоблачили.

О, похоже, Элиот просто раздувается от гордости.

– Нет. – Это прозвучало неубедительно даже для ее ушей.

– Я хотел поцеловать тебя, – проговорил он.

Лейни задохнулась:

– Но почему тогда…

– Из-за того, что сказал Дэнни. Он просил меня не пользоваться твоей расслабленностью в тот момент, когда тебя захлестнула эйфория от полета. И это заставило меня задуматься. Когда я в следующий раз тебя поцелую, хочу быть уверен, что ты делаешь это не под наплывом переполняющих тебя эмоций.

Лейни сложила руки на груди:

– Ты много на себя берешь. Не уверена, что захочу, чтобы ты меня еще раз поцеловал.

– Захочешь. – В голосе Элиота слышалась улыбка.

Лейни опустила голову и выругалась про себя.

– Не переживай, Лейни. Твоя честность – это сила, не слабость.

– Это уязвимость.

– Ты не хочешь быть уязвимой?

– Какое мне дело до того, что меня читают как открытую книгу?

– У меня есть предложение. Каждый раз, когда я буду понимать что-то по выражению твоего лица, я буду говорить об этом. Мы будем равны.

– Значит, по меньшей мере, я буду знать, что в мою внутреннюю жизнь вторглись?

– Соглашайся, Лейни. Как будто ты не считываешь все мои полутона или температуру моей кожи?

Она рассмеялась.

– Даю слово джентльмена, что буду честен с тобой в том, что вижу и думаю, когда смотрю на тебя. Если ты пообещаешь мне такую же откровенность со своей стороны.

– Я всегда честна с тобой.

Слова Элиота заставляли задуматься – в них была доля правды. Лейни действительно считывала информацию о людях множеством способов, о которых он, возможно, даже не догадывался.