Принц Густав. Выжить и победить

Впрочем, жаловаться на жизнь и без того было грех. Даже не учитывая клад, я стал довольно богат. В предместьях Праги у меня было построено несколько мастерских, которые приносили очень хорошие деньги. Стекло (цветное и граненое), красители и (самое секретное производство, с беспрецедентной охраной) зеркала. Небольшие, с мужскую ладонь, и пока в очень ограниченных количествах. К ним делали оправу с ручкой (тоже произведение искусства) из дерева или из металла и продавали за сумасшедшие деньги.

Благодаря зеркалам я, наконец, смог разглядеть в подробностях, как я выгляжу. Нормальная внешность, как оказалось. Прямой тонкий нос, крупные глаза серого цвета, высокий лоб и темно-русые волосы, которые я, вопреки моде, стриг довольно коротко. Физиономия загорелая, обветренная, но породистая. Выгляжу моложе своих 26-ти.

— Я же говорил, что у меня прекрасная внешность, — надулся от гордости Густав.

— Ты говорил, что ты дамам нравишься. Да и насчет прекрасной ты… слегка преувеличил. Внешность как внешность, самая обычная.

— Ты все испортил, когда остриг локоны.

— Локоны пусть дамы носят, — огрызнулся я. — А стрижка да, не слишком удачная. Но теперь, имея возможность взглянуть на собственное четкое отражение, ее можно будет поправить. Я примерно представляю, как надо.

— Надо было соглашаться на покупку начищенной медной пластины. И ты намного раньше разглядел бы отражение.

— Что там вообще можно разглядеть? — отмахнулся я. — К тому же, у меня уже были планы по созданию зеркал. Так что глупо было покупать нечто худшее.

— Но подзорную трубу ты купил, хотя планируешь сам их делать, — напомнил Густав.

— Сравнил тоже! Я уже лопухнулся с компасом, так что теперь подхожу к изобретениям с осторожностью. А подзорную трубу я хочу усовершенствовать.

— И не отступишься, пока не сделаешь все идеально.

— А смысл халтурить? — удивился я. — Мы выпускаем и будем выпускать наш товар в очень ограниченных количествах. Во-первых, на маленьком производстве проще сохранить секретность, во-вторых, цены не снизим, а в-третьих, я не собираюсь помогать Рудольфу развивать его империю. Пусть сам старается.

Да и чего я буду упираться, таская каштаны из огня для постороннего императора? Я даже не уверен, что останусь жить в Праге. Мне нужна была база, и я ее получил. А дальше… дальше сплошные непонятки возникают. Я очень тщательно мониторил политическую ситуацию, и даже завел агентов среди торговцев. И поступающие новости меня не радовали.

Как я и опасался, рядом со шведским троном началась подозрительная возня. Два года назад скончался дядюшка Юхан, и в этом году его сын Сигизмунд короновался, став королем сразу двух держав.

Однако долго оставаться в Швеции он не мог, ибо Польша требовала постоянного пригляда. Проблем там было выше крыши. Только за последних пару лет там было два восстания (Косинского и Наливайко). Плюс, Сигизмунд получил на свою голову инквизиционный сейм против короля за неисполнение обещания по присоединению Эстляндии к Речи Посполитой.

Регентом Швеции стал наш общий дядя Карл, герцог Седерманландский. И что-то мне подсказывает, что история может повториться. Дядя отберет корону у племянника. Ну, по крайней мере, Сигизмунду не придется сидеть в заточении и скитаться по другим странам. У него есть Польша, которая никогда… никогда не даст ему скучать!

Для меня главное — чтобы его проблемы не стали моими. Не хочется быть втянутым в политические дрязги, учитывая, что корону можно потерять вместе с головой. А иезуиты меня не выпустят из сферы своих интересов. В Праге меня пасли не столь плотно, как в Падуе, но это, скорее, было связано с тем, что я стал финансово независим.

Деньгами на меня давить не получалось, но личного священника мне все-таки подсунули. Да и пофиг. Все равно без церкви в 16 веке было никуда. Не один, так другой рядом окопался бы и толкал свои душеспасительные речи. Уж лучше знакомое зло. Тем более, что наличие шпиона под боком стимулирует не расслабляться.

А целей для шпионажа было множество. Чего только стоили мои попытки улучшить подзорную трубу. Вариант 16 века был вообще никакой. И, похоже, Галилей еще не дошел до идеи двух линз — двояковыпуклой и двояковогнутой. Ни о чем подобном окружающие понятия не имели.

Впрочем, я все равно планировал создать свой вариант подзорной трубы, прогрессивней чем галилеевский и даже кеплеровский, используя систему призм Малафеева-Парро. Не думаю, что это будет просто, не факт, что у меня вообще получится, но я буду пробовать разные варианты, потому что если предлагать товар, то только наивысшего качества. У меня и к изделиям из стекла такие же требования. В моих мастерских производится только эксклюзив, единичные экземпляры, частенько на заказ.

Какой-то остряк придумал словосочетание «королевский стандарт», и оно прочно прилипло к изделиям моих мастеров. Толчком, возможно, стала стилизованная корона, которая стояла на всех экземплярах моей продукции, одновременно являясь и логотипом, и знаком качества.

Вот и подзорную трубу я намеревался сделать качественную. Никакого бумажного тубуса, как у Галлилея и перевернутого изображения, как у Кеплера. Ну и сразу с ювелирами договориться. Чтобы корпус достойный сделать. Здесь, впрочем, проблем не предвиделось.

Еще на этапе задумки со стеклом, я решил выяснить, как сейчас в принципе обстоят дела с огранкой. И оказалось, что так себе. Довольно примитивно. А ведь я знал несколько вариантов довольно интересной огранки. Вопрос был в том, чтобы все правильно рассчитать. И, признаюсь честно, первый блин вышел комом. Камень мы запороли. Благо, предусмотрев такой вариант, я выбрал не самый дорогой образец.

Я подумал, и решил упростить задачу. Хотелось, конечно, получить все и сразу, но даже самые точные расчеты и самый профессиональный мастер могут дать сбой. Что умеют местные ювелиры? Четыре грани, «лесенка» в одну ступень и плоская вершина. Будем усложнять постепенно.

Как оказалось, решение было верным. И постепенно мастер добрался до огранки «Мазарини», с которой пытался начать. Похоже, что меня подвело непонимание уровня консервативности людей 16 века. Большинство поступает так, «как заповедовали предки». И лишь очень небольшая часть стремится к новому.

Однако совсем уж упертых баранов-фанатиков тоже встречалось немного. И как только мастер понимал очевидную выгоду, он начинал творить. Тут уже срабатывал другой инстинкт — забота о потомстве. Который, впрочем, вовсе не исключал консерватизм. Ведь предки тоже хранили секреты мастерства, передавая их только детям.