Принцесса специй

Однако же пальцы по-прежнему тонкие, я провела ими по телу — под пальцами кожа — не сморщенная, словно чернослив, кажется, груди немного отвисли, талия не столь тонка, но это и не тело, из которого ушла жизненная сила. Да и волосы вовсе не жалкие пучки пакли.

Как это может быть?

Я снова изучаю себя, чтобы убедиться. Изгиб бедра, упругая шея и овал лица. Все верно. Это тело, конечно, не в поре молодого цветения, но еще и не в поре старческого затухания.

Специи, что за игру вы затеяли? Почему вы не наказали меня? Или это твоих рук дело, Мама? Но чем заслужила такую доброту твоя заблудшая дочь?

Мои вопросы спиралью уходят в ночь. И мне кажется, что оттуда снисходит ко мне ответ — тихий шепот — или это то, что я хотела бы услышать?

Ты, некогда Принцесса, приняла наказание в своем сердце, не споря с ним и не противореча ему, и этого было достаточно. Ты подготовила себя к страданию и выстрадала все в своем сердце, поэтому в телесном страдании нет необходимости.

Голос Равена выхватывает меня из водоворота мыслей:

— Если есть желание, можешь перелезть сюда, на сиденье рядом со мной.

Я осторожно перебираюсь на переднее место, быстро кидая взгляд на Равена, в лице которого нет никакого необычного выражения. В моей новой одежде я чувствую себя увереннее: на мне джинсы, туго перевязанные ремнем на талии. Слишком большая для меня фланелевая рубашка, пахнущая волосами Равена. Конечно, это вам не платье, сотканное из лунного света и паутинки, что было на мне в наше последнее свидание. К счастью, в машине темно — темнее, чем в тот вечер.

Я задумываюсь — почему. И замечаю, что большинство фонарей, мимо которых мы проезжаем, не горят.

— В чем дело? — спрашиваю я сипло, запинаясь: все еще не могу привыкнуть, что это мой голос.

К чему еще придется тебе заново привыкать, бывшая Тило?

— После того как я отвез тебя домой, я не мог спать, — сказал Равен, — я был слишком расстроен и начал собираться в дорогу. «Поеду один, — говорил я себе, — если она не захочет». Но, конечно, никогда не смог бы этого сделать. Даже злясь на тебя, я не мог представить своего будущего без тебя.

Его слова, как глинтвейн, вливаются в мое тело, согревая. Я слушаю его, а мои глаза невольно останавливаются на зеркале заднего вида. Когда он тормозит перед перекрестком, я поворачиваю зеркальце к себе.

— Мне нужно взглянуть, — говорю я слегка дрожащим голосом, в котором проскальзывают извиняющиеся нотки.

Равен кивает, его глаза полны участия.

Она — другая, эта женщина в зеркале. Высокие скулы, прямая линия бровей, между ними две складки. Волосы с несколькими седыми нитями. Не красива, не уродлива, не молода, не стара. Обычная женщина.

И я, что на протяжении всех своих многочисленных жизней избегала обыкновенности или же кидалась к ней с жадностью, теперь увидела, что обыкновенность и не отвратительна, как я раньше воображала, и не полна какой-то особой прелести. Просто она такая, какая есть, и я принимаю это — пусть мне суждено было пробыть прекраснейшей Тилоттамой всего лишь одну ночь.

Вот только за Равена я ощутила сожаление: что он должен был чувствовать, увидев меня такой?

— Знаешь, — обратился ко мне Равен, тоже глядя на мое лицо, — так ты гораздо больше похожа на ту, какой я тебя всегда представлял, — он нежно провел по моей щеке пальцами.

— Ты очень добр, — сказала я сухо. Мне не нужна его жалость.

— Да нет, правда, — в его голосе звучала полная убежденность.

— И что, тебе все равно, что вся красота ушла?

— Нет, я только в первый момент подумал, что это меня как-то затронет, но ничего подобного. Честно говоря, та красота была несколько… устрашающая. Мне все время казалось, что с такой тобой я должен всегда ходить выпрямившись, втянув живот, все в таком духе…

Мы оба засмеялись ломким расслабленным смехом людей, которые не выспались, которые чуть было не погибли и которые столько всего передумали и перечувствовали за последний отрезок времени, что хватит на всю оставшуюся жизнь.

Я снова взглянула на себя в зеркало.

И увидела, что глаза остались прежними. Глаза Тило. Все такие же сияющие, полные любопытства. Непокорные. Готовые задавать вопросы и спорить.

Они напомнили мне о записке. Напомнили, что все написанное там не перестало быть правдой.

Я вырвала свою руку, когда он поднес ее к губам.

— Что такое, дорогая? — спросил он наполовину обеспокоенно, наполовину удивленно.

— Записка. Ты прочитал ее?

— Да. Поэтому и приехал обратно так быстро. Я нашел ее, когда начал упаковывать вещи и зашел в ванную за щеткой. Она меня напугала: ты так странно писала, что уходишь, но не знаешь, что тебя ждет… Я как будто снова оказался у одра моего прадедушки, где витали какие-то потусторонние силы. Хотя я всегда чувствовал, что у тебя есть какая-то таинственная сторона жизни, в которой для меня нет места.

— Теперь ее нет.

Равен услышал в моих словах грусть и потянулся, чтобы снова взять мою руку.

— В нашем раю это тебе не понадобится. Там тебе никто не будет нужен, кроме меня, — он сжал мою руку.

Я ничего не ответила, и тогда он продолжил:

— Твоя записка также заставила меня вспомнить тот момент в машине с мамой, который я так недостойно прошляпил. Как будто теперь мне дали еще один шанс. На этот раз я решил все сделать правильно. И сразу выехал. Я еще не закончил сборы, но это было неважно. Я должен был немедленно догнать тебя и вернуть, пока ты не ускользнула от меня навсегда. И правильно сделал, потому что позже, когда уже объявили, что мост разрушен землетрясением, — он постучал пальцем по радиоприемнику, — я с ужасом представил, что небольшое промедление — и я мог бы надолго застрять на той стороне.

Но это было позже, а до этого, по мере того как я приближался к магазину, меня охватывало какое-то гнетущее чувство опасности, и оно усиливалось буквально с каждым метром. Я давил на газ, как будто пытался выиграть гонку с кем-то невидимым, не знаю, сложно объяснить. Еще повезло, что дорога оказалась почти пуста. Потом — к тому времени до твоего магазина оставалась каких-нибудь пара миль — я еще ехал по береговому шоссе — произошел первый толчок.

Как будто гигантский кулак резко ударил снизу, из-под земли, прямо под моей машиной. Такое впечатление, словно кто-то целился прямо в меня. Хотя это совсем уж безумная мысль, да? Меня отбросило к противоположной двери. У машины отлетело колесо. Она стала накреняться над самым краем. Я думал, что — все. Я беспрестанно выкрикивал твое имя, хотя в тот момент этого не осознавал. Но в последний миг машина каким-то чудесным образом уравновесилась. И я увидел, как на берег накатывает волна, сверкая, будто облитая фосфором. Сплошная стена воды, которая могла бы разнести одноэтажный дом в щепки, — она не дошла до меня какие-нибудь дюймы. Дюймы! У меня тогда так дрожали руки, что я едва управился с колесом. Потом мне пришлось сойти с дороги и посидеть десять минут — все это время я слышал гул. Это был, скорее, какой-то утробный рев, словно какое-то огромное животное проснулось в своей норе. На самом деле не знаю, сколько он продолжался, но у меня в голове он звучал еще долго.

Должен признаться, я никогда еще не был так напуган. Но потом я вспомнил о тебе и заставил себя вернуться на дорогу. Это оказалось нелегко. Мои ноги тряслись, как бывает после кросса на длинную дистанцию. Не мог нормально жать на газ. Машина двигалась рывками, и я боялся, что придется снова остановиться и подождать. Дорога пошла трещинами, из разломов поднимались ядовитые испарения. Все накрыло серное зловоние. Горели здания, и постоянно то тут, то там лопались стекла. Даже несмотря на то, что у меня были подняты окна, я слышал людские крики. Сирены «скорой». И я беспокоился, что не смогу проехать.