Принцип иллюзии

При встрече 'это' стало особенно заметным. Взгляд Доры... И среди людей встречаются женщины, обладающие магией обольщения. Они не обязательно красивы, но всегда дьявольски обаятельны. А дальше включается простая математика: если мужчина хочет влюбиться и по случайности встречает такую женщину, у него нет шансов. Дважды два всегда равно четырем. Он обречен так же, как жертвы лис-оборотней. Это происходит мгновенно, где-то глубоко на химическом уровне, и от этого не избавиться. Такая любовь не всегда взаимна, но как много найдется женщин, способных устоять перед настоящей страстью? Особенно, когда она пылает в темных глазах такого красавца, как Эдриан Эир?

По словам Луиджи, Эдриану тогда было семнадцать. Самый подходящий возраст для первой романтической влюбленности. И в том, что его выбор пал на девятнадцатилетнюю неофитку его матери, частенько бывавшую у них дома, тоже не было ничего удивительного. Однажды их взгляды встретились, а дальше, как в дешевых сентиментальных романах, - искра, взрыв, буря! Можно сколько угодно утверждать, что так не бывает, что нельзя знать человека несколько лет, а потом влюбиться в него без памяти за одну секунду. Можно. Особенно, когда тебе семнадцать.

О подробностях Луиджи рассказал Саран утром накануне отъезда, когда Эдриан в очередной раз ушел в подвал. В необходимости пожить несколько дней у Доры Саран по-прежнему не была до конца уверена, но весомых аргументов против этой идеи так и не придумала. Ведь по всему выходило - о ней заботились. Но две женщины в одном доме? И как быть дальше - устраивать двойные свидания? Впрочем, первый же взгляд на Дору немного ее успокоил. Сразу стали понятны две вещи: Дора любила Эдриана и ненавидела Луиджи.

Несмотря на время слегка за полдень, на Доре был один лишь пеньюар цвета королевского пурпура. Темно-каштановые вьющиеся волосы рассыпались по плечам в искусственном беспорядке, из-под ресниц сверкали подведенные черным глаза, глубокие и распутные. Над верхней губой бледнела тонкая полоска старого шрама. Почему-то даже он казался очень милым и уместным, как искусно подобранное украшение.

О да, Дора была той самой женщиной. Неудивительно, что Эдриан даже не взглянул лишний раз на Саран при первой встрече, да и потом держался довольно холодно. Возможно, на него ее магия даже не подействовала бы. Как влюблять, когда все сердце занято? Впрочем, неизвестно, понимал ли это сам Эдриан, мало кто способен адекватно оценить степень своей влюбленности. Но лисий наметанный взгляд сразу подмечал движения, взгляды, даже ритм дыхания - и картина складывалась совершенно определенная.

Эдриан помог занести вещи, Луиджи так и не переступил порога. Дора улыбалась, но каждому - по-разному, и как-то сразу стало понятно, что его зайти не пригласили.

– Увидимся...
– Саран замешкалась, пытаясь припомнить, какой теперь день недели, - послезавтра?

– Я постараюсь не задерживаться.

Слова прозвучали почти сочувственно, но, прежде чем Саран успела сформулировать вопрос, Луиджи бросил последний взгляд ей за плечо и ушел к машине. В глубине дома возился Эдриан, явно не торопясь уходить. Саран не могла разобрать слов, слышала только низкий, тихий голос шамана - и в ответ мурлыканье Доры. Когда же Эдриан наконец ушел, его подруга поманила Саран в дальнюю комнату, на ходу развязывая тесемки пеньюара.

– Пойдем, поможешь мне одеться, - с тяжелым акцентом велела она.

Так королева могла бы обратиться к горничной, но, прежде чем уйти в другую комнату, Дора улыбнулась, хитро, весело, - и Саран с легким сердцем пошла за ней. И внезапно оказалась в царстве личин. Со стен на нее смотрели пустые глазницы масок: итальянских дель арте, японских но, античных комедии и трагедии, изображающие людей, животных, духов... Саран застыла в немом изумлении. Потом оглянулась - и не сумела сдержать восхищенного вздоха: комната была уставлена вешалками с костюмами, стопками париков, ящиками с косметикой и гримом. Дора в небрежной позе восседала посреди этого великолепия на мягком пуфе, и, казалось, светилась от гордости:

– Добро пожаловать, сестра.

Саран сделала шаг вперед, всматриваясь в женщину, ища животные черты и выискивая тени хвостов у нее за спиной... Их не было. Были только бьющая, словно яркое солнце, харизма и страсть к перевоплощениям.

– Ты дочь...
– неуверенно начала Саран.

– Лиса, да, - подтвердила Дора и снова рассмеялась.
– Честное слово, я не пытаюсь подражать, оно как-то само выходит.

Дора говорила на странной смеси английского и итальянского, но Саран понимала ее без труда.

– Эдриан знает?
– вопрос вырвался сам собой.

Наверное, не стоило спрашивать вот так, в лоб.

Загорелая рука Доры с несколькими крупными перстнями обвела стены комнаты.

– Я думаю, он догадывается, - она снова хохотнула и уселась поудобнее, подобрав под себя ногу.
– Но я никогда не видела настоящих лис. Всегда хотела, но как-то не везло. Сколько тебе лет?

– Пятьсот семьдесят шесть, - медленно ответила Саран.

– О! А так и не скажешь! А хвостов? Шесть?... Или, погоди, примерно по хвосту за столетие, то есть, наверное, уже семь?

– Пять.

– О... Поможешь зашнуровать корсаж?

Дора подхватилась, сбросила пеньюар и быстро натянула серую льняную сорочку.

– Он там, на столе, рядом с париками, - пробормотала она, завязывая тесемки на груди.

Саран покрутила в руках темно-зеленый корсаж.

– Это для спектакля?

– Ммгу, - промычала Дора, удерживая зубами узелок.
– Мы ставим 'Макбета' для детского онкологического отделения.

– 'Макбета'? Не слишком ли мрачно?

– У нас своя интерпретация. Со счастливым концом. Я играю ведьму. Труппа у нас небольшая, так что ведьма всего одна. С тобой будет две.

– Но я не знаю слов...

– Значит, будешь немой ведьмой. Потуже затяни! Не фарфоровая, не развалюсь... Не была бы ты лисой, я бы тебя не взяла - сама понимаешь, нельзя в отделение всякую заразу тащить. Но к вам ведь наше, человеческое, практически не пристает, да? Потуже, кому говорю!

Саран пыталась спорить, но вдруг оказалось, что Дора очень плохо понимает по-английски, очень торопится и вообще - неужели Саран ничуть не жалко бедных детишек? В конце концов ее закутали в какие-то лохмотья, натянули рыжий парик - лиса же!
– и украсили лицо накладной бородавкой. До больницы добирались прямо в гриме. Дора улыбалась зачерненными зубами встречным водителям и с удовольствием почесывала накладной нос крючком.

В больнице оказалось, что она еще не самый громкий и заводной человек в коллективе. Саран тут же взяли в оборот: представили всем, выдали котел и метлу. Имена четырех мужчин и двух женщин, которые участвовали в спектакле, она тут же забыла, но за котлом пообещала следить: тот был позаимствован с кухни без ведома главной поварихи, так что возмездие рано или поздно должно было настигнуть труппу. Но лучше бы поздно.