Принцип иллюзии

Он покачал головой и повторил:

– No, solo in italiano.

И сдержал обещание. С этого момента он говорил только по-итальянски, причем много. Кажется, рассказывал про город и его историю. Три слова повторялись чаще остальных: 'palazzo', 'ponte' и 'Medici'. Саран понимала примерно треть сказанного, в основном, благодаря знанию французского. Плюс Луиджи все же старался говорить медленно и внятно, хотя, отвлекаясь на дорогу или еще что-нибудь, то и дело возвращался к привычному темпу речи.

Немного покружив по городу, они остановились у банка. В отделении царил хаос. Саран не была уверена насчет дня недели, но вроде бы был не выходной - так откуда столько народу? Несмотря на разгар лета, все окна были закрыты, и в помещении стояла ужасная духота. Крики, звон телефонов, треск кассовых аппаратов - все это создавало невообразимый шум. На этот раз Саран не понимала ни слова, сколько бы ни прислушивалась. Впрочем, создавалось впечатление, что и люди вокруг - тоже.

Луиджи взял Саран за руку и потащил сквозь галдящую толпу в конец зала. Там подпирал дверь замученного вида клерк. Эргенте обратился к нему с просьбой, но клерк лишь покачал головой и указал на людей в зале. Тогда Луиджи достал портмоне, отсчитал несколько купюр и протянул их клерку вместе с паспортом. При этом он продолжал что-то настойчиво ему втолковывать, так что и впрямь стал похож на итальянца. Клерк колебался еще несколько мгновений, но потом все же кивнул и скрылся за дверью, которую до этого охранял. Вернулся он через секунд пятнадцать, и несчастное выражение на его лице сменилось фальшивой улыбкой профессионального служащего.

– Seguimi!
– слегка поклонился клерк и жестом предложил следовать за собой.

Он провел их в небольшую комнату без окон и каких-либо украшений. Голые серые стены. Низкий, неуютный потолок. Чуть ли не треть пространства занимал стол, из противоположной стены выступала массивная металлическая дверь. Гула голосов здесь было не слышно, и от этого даже сам воздух казался чище и прохладнее. Если бы еще не низкий потолок... Саран переступила с ноги на ногу и едва сдержалась, чтобы не обхватить себя за плечи. Раньше у нее приступов клаустрофобии не наблюдалось. Последствия психотравмы?

Клерк попросил Луиджи подождать и направился к металлической двери. Он некоторое время возился с замком: набирал код, прикладывал магнитный ключ, снова стучал по клавишам... Саран тем временем разглядывала маленькие темные полусферы камер на потолке и стенах, разбросанные, словно в беспорядке: одна над входом, другая в углу напротив стола, третья прямо над столешницей.

– Муляжи, - прошептал Луиджи, наклонившись к самому ее уху.
– Настоящие камеры намного меньше и лучше спрятаны. Это чтобы сбить с толку грабителей.

Он снова перешел на английский, и Саран понимающе кивнула. Интересно, какие еще датчики ускользнули от ее внимания? Клерк наконец открыл дверь, нырнул внутрь, но уже через минуту вернулся, неся плоский стальной ящик. Он поставив его на стол, потом еще раз старательно улыбнулся и вышел.

Луиджи недоверчиво осмотрелся, не торопясь открывать ящик.

– Если хочешь, я могу подождать снаружи, - предложила Саран. Ей почему-то было неловко.
– Обещаю, что не сбегу.

Интересно, а знал ли Эдриан о ячейке в банке?.. Какая нелепая мысль. С чего бы Луиджи стал прятаться?

– Не надо, я сейчас.

Луиджи достал из внутреннего кармана куртки ключ и отпер ящик. Саран изо всех сил старалась не заглядывать внутрь. Меньше знаешь - крепче спишь. И уж тем более никакая разумная лиса не стала бы приобщаться к тайнам Луиджи Эргенте. Но, видимо, она была не очень разумной лисой.

Луиджи вынул из ящика блокнот. Саран в первый момент даже глазам не поверила, но следом он достал обыкновенную шариковую ручку и принялся что-то писать быстрым, резким почерком. Слов не разобрать. Возможно, это даже не было латиницей - буквы казались смутно знакомыми, но иными. Зеркальное письмо? Какой-то из родственных алфавитов? Написав несколько строчек, Луиджи вырвал листок из блокнота, положил его сверху и убрал все обратно в ящик.

– Готово, - сказал он, оборачиваясь.

– Ты решил написать завещание накануне встречи с кобылицами?

Шутка вышла плоской и натужной, как улыбка клерка.

– Не уверен, что мне есть, что завещать. Пойдем.

– Нам обязательно возвращаться?
– вздохнула Саран, когда они вернулись к машине.

Ехать домой и встречаться с Эдрианом было страшно. Да и день был слишком хорош, чтобы сидеть взаперти. Солнце било прямо в лицо, мимо шли нескончаемые потоки людей, туристы, дети. На площади неподалеку кто-то что-то кричал, играла музыка, гудели автомобили. Вновь оказавшись в большом шумном городе, Саран поняла, что соскучилась: по людям, по танцам, смеху, общению. Отчаянно захотелось отмотать время назад, вернуться в Москву, не согласиться на сделку с Пхатти, никогда не встречаться с Луиджи Эргенте. Глупая, она ведь тогда еще была чем-то недовольна!

Неподалеку переливались воды Арно. В середине лета они стояли низко, оголяя гранит набережной. Саран долго не могла оторваться, наблюдая, как блестящие гладкие струи огибают опоры моста.

В первый момент Саран была уверена, что Луиджи откажет. Он остановился, раздумывая и крутя в руках ключи, потом словно встрепенулся:

– Я вдруг вспомнил. Мы ведь встретились ровно неделю назад. По-моему, это все-таки повод для свидания.

Идти до траттории было недолго: повернуть к мосту, перейти на другой берег и свернуть в первый же переулок. Хозяин при виде Луиджи расплылся в довольной улыбке:

– Signor Erghente!

Это сразу насторожило. Никто, кроме клиентов, не называл Луиджи так - Эргенте. У охотника была куча разных удостоверений личности, кредитных карт, аккаунтов... Все доставки приходили на имя Гатти! Луиджи позаботился, чтобы к нему не вело ничего, кроме адреса электронной почты. И, выходит, какой-то маленькой траттории во Флоренции. Усадив Саран за столик, он принялся обсуждать с хозяином заказ. Меню в этом заведении не было, только на магнитной доске рядом с баром были перечислены сорта вин.

Саран, как ни пыталась, ни слова не поняла из речи Луиджи: он говорил слишком быстро и даже, кажется, на каком-то диалекте, язык звучал иначе, чем итальянский, к которому она успела привыкнуть. Зал траттории оказался небольшим, всего на пять столиков, вокруг каждого стояло четыре плетеных стула, а желтые скатерти украшали вазочки с искуственными орхидеями. Благодаря приглушенному свету, тоже желтому, теплому, и плетеных циновок на окнах траттория казалась не второсортной забегаловкой, а маленьким домашним ресторанчиком только для своих. С кухни вкусно тянуло чесночно-томатным соусом.