Принуждение к любви

–  Господин Литвинов, - с первого раза догадался я.

–  Правильно, - не стал спорить Панин.
– Человек незаурядный и непростой. Там, в окружении Бучмы, есть просто жулики и интриганы, этот не из них. Его мания величия палит изнутри, но просто растаскивать и продавать то, что плохо лежит, ему неинтересно.

–  Ну да, чем круче «Крокет», чем больше к нему интереса, тем больше этот господин чувствует себя важной особой, - согласился отец.
– Поэтому с банальными жуликами, чья цель украсть и смыться, Литвинову не по пути. В возрождении «Крокета» он видит и свой личный шанс продвинуться еще дальше.

–  И здесь его интересы с интересами своего начальника сильно расходятся, - подтвердил Панин.

– Бучме уже ничего, кроме покоя и благоденствия своего семейства, не нужно. Ну, еще подбросить дровишек на свои зарубежные счета, ну, еще дачку приобрести… Ему главное, чтобы все было тихо и незаметно. Но и думать, что он никакого сопротивления при малейшей опасности для себя не окажет, не надо. Он, собственно, давно уже только одним занимается - следит, кто да чем в его хозяйстве занимается. Разводит людей, стравливает, выживает ненадежных… За свое благополучие он на все пойдет. Потому службу безопасности холит и лелеет, для него люди оттуда в тысячу раз важнее любого академика или гениального конструктора.

Что ж, все это сильно похоже на правду, подумал я, вот только…

–  Но тогда непонятно, чего он вдруг влез в эту аферу полгода назад, когда заключал сделку с сирийцами?
– с сомнением сказал я.
– За это могли крепко по башке настучать!

–  Но ведь не настучали, - напомнил отец.

–  Значит…

–  Значит, получил гарантии, - спокойно сказал Панин.

–  Какие?

–  Что в случае чего его прикроют и в обиду не дадут.

–  Но такие гарантии могут дать…

–  Люди, которым он поверил.

–  Или люди, которые могут его по-настоящему напугать, - добавил отец.

–  Ну, допустим, - сказал я.
– Тогда, в первый раз, пронесло…

–  Но напуган он был страшно, - перебил меня Панин.
– Он был в полной прострации. Мне говорили, что это был ходячий труп, который разговаривал сам с собой и чуть ли не плакал прилюдно. Но потом помаленьку оклемался.

–  И тут опять появляется статья в «Эхе», - напомнил я.

–  Я думаю, он был вне себя - от страха и ярости, - ответил на мой незаданный вопрос Панин.

–  Но зачем и кому это было нужно - возвращаться к истории годичной давности?
– подкинул нам с Паниным тему для обсуждения отец.

–  Кто-то посчитал, что появилась возможность его добить окончательно, - предположил я.

–  Это может быть кто-то внутри компании или кто-то со стороны, - добавил Панин.

–  Хорошо, допустим, - согласился отец. Можно было подумать, что он ведет оперативное совещание.
– И что господин Бучма предпринимает?

–  Ему надо выяснить, кто сливает информацию. Откуда идет угроза?
– высказался Панин.

Я промолчал, потому что добавить мне было нечего.

–  Это понятно, - нетерпеливо сказал отец. И столь же нетерпеливо спросил: - Что он делает? Сам же он заниматься этим не будет?

–  Он поручает разобраться самым доверенным лицам, - опередил меня с ответом Панин.
– А самые доверенные - это Литвинов и служба безопасности…

Мы с Паниным старались проявить себя перед отцом, как первоклассники перед учителем. Вот что значит харизма!

–  Совсем недавно этот самый Литвинов уверял меня, что действует вполне самостоятельно. И о том, чем занималась служба безопасности, он не имеет ни малейшего представления, - проинформировал я старших товарищей.

Товарищи мою информацию оценили по-своему.

–  Пусть он эти сказки другим рассказывает. Трудно поверить, что Бучма не подключил свою службу к этому делу. Просто этот проныpa хочет себя обезопасить на всякий случай. А действуют они, конечно, сообща, - проворчал Панин.

Какое-то время мы помолчали. Судя по всему, каждый из нас оттачивал про себя свою версию случившегося.

–  Там есть еще одна деталь, - на всякий случай решил я поставить их в известность.
– Жена Веригина убеждала меня, что в работе с материалом самое активное участие принимала некая госпожа Кошкарева, бывшая в последнее время любовницей Веригина…

Отец с Паниным посмотрели на меня с тем любопытством, с каким нормальные мужики обычно реагируют на подобные сведения.

Потом отец насмешливо сказал:

–  Конечно, жена о любовнице мужа! Что может быть объективнее?

А Панин сказал вещь куда более любопытную:

–  Погоди-ка, погоди! Уж не Арину ли Дмитриевну Кошкареву ты имеешь в виду? Такая шустрая дамочка с белой челкой по самые глаза?

Тут пришла моя очередь посмотреть на него с изумлением.

–  Александр Владимирович, вы-то ее откуда знаете?

–  Милый мой, так она в этом самом «Крокете» как раз работала, когда я ими занимался. В центре по связям с общественностью. А курировал этот центр…

–  Господин Литвинов, - негромко сказал отец.

–  Погоди, а ты что, знал это?
– уставился я на него.

–  Догадался, - усмехнулся он.

–  Все? Или будут еще сюрпризы?
– повернулся я к Панину.

Но тот только развел руками.

И тут мне позвонил Сережа Прядко. И сказал, что экспертиза следов насильственной смерти не нашла - самый натуральный сердечный приступ. Правда, есть некоторые данные, которые могут свидетельствовать о том, что тело Веригина попало на улицу не сразу, а через какое-то время после смерти. И еще есть следы ушибов, но они вполне могут оказаться последствиями падения на улице.

–  А что у тебя?
– спросил для порядка Прядко.

Судя по всему, Сережа уже не верил, что из этого дела можно вытащить что-то еще. Так мне, во всяком случае, показалось.

–  Пока одни соображения и ничего конкретного, - честно сказал я. Немного подумал и попросил: - Слушай, попроси экспертов проверить, нет ли следов жировой эмболии в сосудах легких?

–  Господи, - вздохнул он.
– Откуда ты слов таких понабрался? А это может что-то дать?

–  Пока не знаю, но проверить стоит, - уклончиво сказал я.

–  Ладно, записал эту алхимию, - устало сказал Сережа.

И отключился. Судя по голосу, у него был тяжелый день.

Отец внимательно смотрел на меня. А потом спросил:

–  Дело Коккеля?

Я кивнул. Потому что вопрос все-таки оставался. И вопрос этот звучал очень просто: даже если Женька действительно умер в результате сердечного приступа, что этот приступ вызвало? Страх, эмоциональное потрясение или тупое физическое насилие? И были ли обнаруженные на его теле повреждения действительно следствием падения уже после смерти? Или они - результат пыток профессионалов, умеющих оставлять минимум следов?