Принуждение к любви

Она внимательно посмотрела на меня. Нет, эта девушка не будет хлюпать носом и ломать руки.

–  По-моему, вы очень напуганы, - участливо сказал я.
– И вряд ли вас так напугал я или мой не очень симпатичный начальник. Вы прекрасно понимаете, что мы для вас не угроза. А бояться вы можете одного - что люди, которым попал в руки Женька, теперь примутся за вас…

Она все так же молчала. Но уже почему-то с весьма уверенным видом. И даже принялась поклевывать виноград.

–  Знаете, а может быть, вы мне будете задавать вопросы?
– вдруг предложила Кошкарева.
– А то я не знаю, что рассказывать?

И тут она посмотрела на меня чуть насмешливо. Ну-ну… Не хочет говорить лишнего, а из моих вопросов надеется понять, что мне известно, улыбнулся я про себя. Да, Веригин с ней, конечно, попал, девица хваткая…

Ну что ж, девушка крымского разлива, давайте попробуем сбегать наперегонки.

–  Идея публикации материала исходила от вас?

–  Для Жени - да.

–  А кто заказал материал вам?

–  Вы же теперь немного в курсе ситуации в «Крокете»… Там есть сильная оппозиция курсу господина Бучмы. Это весьма влиятельные в масштабах компании люди, которые хотели бы, чтобы ее деятельность в дальнейшем протекала уже без него. Борьба длится не первый год, силы примерно равны, все может решить благоприятный случай…

–  Какой?

–  Например, перемена настроений на самом верху… Даже не стратегическое изменение курса, а так, какое-то дуновение, чей-то каприз, чья-то обида… Этого достаточно, чтобы в «Крокете» слетели те или иные головы. Важно эти дуновения уловить. И вот оппозиции - а их, наверное, так можно называть - показалось, что ветры перемен наконец задули… И то, что не удалось сделать полгода назад, когда скандал этот возник первый раз, удастся сделать сегодня.

–  Вам предложили по старой памяти, как бывшему сотруднику «Крокета», поучаствовать в реанимации скандала?

–  Ну да, что-то в этом роде…

–  Погодите, почему они обратились к вам, если вы работали под руководством Литвинова и были его человеком? А он в свою очередь ближайший человек Бучмы?

–  Кто это вам сказал? Я вовсе не была человеком Литвинова! Я была сотрудником центра по связям с общественностью, а он был его куратором. Не начальником, заметьте, а куратором. То есть вдохновителем побед, которого мы видели только по большим праздникам.

–  Верится с трудом, - усмехнулся я.

–  Почему же?

–  Я неплохо знаком с господином Литвиновым, - наврал я.
– И сдается мне, он не должен был пропустить столь лакомый кусочек.

–  Мерси, конечно, за комплимент, но вы о нем ничего не знаете, - спокойно, ничуть не обидевшись, возразила Кошкарева.
– Он образец семьянина. Фотографии жены и детей в бумажнике и на самом видном месте в кабинете. Несколько звонков в день на дачу, отпуск только всей семьей, Новый год и Рождество тоже… Нет, здесь мне ловить было нечего. Если бы он закинул удочку, я бы, честно говоря, подумала, но… Ему интересна власть, а не женщины.

Кошкарева смотрела на меня выжидательно и спокойно. Наверняка ждала вопроса: «А как же Веригин?» Но я его не задал. Нарочно. Задал другой:

–  То есть вы хотите сказать, что были идейным противником господ Бучмы и Литвинова?

–  Ничего такого я сказать не хочу. Это не я, а Женя был их идейным противником, страдальцем за отечество. Просто мне предложили приличные деньги.

–  Значит, вы за отечество не страдаете?

–  Отечество?
– усмехнулась она.
– Это когда я жила в Крыму, в Севастополе, мне казалось, что у меня есть отечество… Где-то там, правда, за облаками, но есть. А теперь, когда я пожила в Москве, у меня его, как выяснилось, нет. Растворилось оно в тумане и мраке московской жизни. Плевали здесь все на отечество. Женька только переживал. Ну, может, еще в пустынях да пещерах несколько таких страдальцев скрывается. Я не имею в виду этих сумасшедших патриотов с белыми от злобы глазами. Я говорю о нормальных, образованных, терпимых и умных людях, которым не наплевать на свое отечество. Вот кого здесь днем с огнем не отыскать.

–  Ну, это преувеличение, ну да бог с ним, речь не об этом… Я все никак не могу уразуметь, от меня-то вы что хотите?

–  Но вы же хотите знать правду о Жене?

Я промолчал в ответ. А что мне было говорить?

–  А правду вам никто не скажет, если вы не докопаетесь до нее сами, - продолжала убеждать меня Кошкарева.
– А я могу вам помочь.

Ага, вот оно как получается! Мне хочется знать правду. Любой ценой. Но почему? Что мне даст эта правда? Я и так уже узнал много. И то, что мой друг жил с молодой любовницей. И то, что он сам написал и опубликовал материал по документам, которые она ему подсунула по чьему-то наущению.

И то, что он сделал это не бог весть за какие деньги. И то, что он ничего не захотел сказать мне… И все это была правда, вернее, часть правды. Что еще мне предстоит узнать? Узнать про Женьку, который уже умер? Чего я хочу этим добиться?

Ну а эта провинциальная дамочка, из-за которой Женька влез в историю, которая закончилась для него смертью, она чего добивается, предлагая мне на свой страх и риск заняться каким-то расследованием? Чего она хочет?

Я посмотрел на Кошкареву. Она уже доела виноград и теперь курила с сосредоточенностью, с которой способны курить только молодые еще женщины. На секунду она подняла на меня глаза, и я понял, что смотрит она на меня оценивающе и чуть ли не кокетливо. И если я попытаюсь сейчас сделать заход, она, скорее всего, ничуть не возмутится…

Господи, чего она может добиваться? Эта неглупая и решительная хищница? Она уже отошла от того первого ужаса, который накатил на нее, когда пропал Веригин, очухалась от второго приступа, когда узнала о его смерти, и теперь ее мучает третий страх - что пришла ее очередь. И своим злым и пронырливым умом она решила, что самое правильное - пустить гончих псов за другим зайцем. А на роль этого подставного зайца она, похоже, выбрала меня. И для того трубит на каждом углу, что я занимаюсь самостоятельным расследованием и представляю для них главную опасность… Что ж, неглупо. Но я-то тут при чем?

Я не был на нее в обиде. Эта девушка прошла хорошую школу и не она решала, что в ней преподают. Да и предметы ей выбирать приходилось не самой. Просто свой выбор я хотел сделать самостоятельно. Не надо меня науськивать.

Потушив сигарету, Кошкарева принялась за дыню. Она вкушала ее не торопясь, как-то со знанием дела, в ней чувствовался человек южный, понимающий толк во фруктах.

Вдруг я опять подумал, а что, если сейчас предложу ей куда-нибудь закатиться со всеми вытекающими из этого последствиями, она, скорее всего, согласится. Что же мы за люди такие! Прошло всего ничего после смерти моего друга, а я уже думаю, что можно было бы вполне развлечься с его любовницей, которая, судя по всему, не имеет ничего против…

А впрочем, люди как люди. Далеко не самые никудышные на этой развеселой ярмарке тщеславия, именуемой жизнью.

И тут, в самый нужный момент, разумеется, появилась Разумовская.

–  Не помешаю?
– осведомилась она, усаживаясь на диване рядом со мной.

А Кошкарева вдруг сказала:

–  Здравствуйте, Анна Юрьевна.

–  Добрый вечер, Арина, - спокойно ответила Анетта.

Я с изумлением, ничего не соображая, уставился на них. Оказывается, и они знакомы. Ничего себе дела!