Приорат Ностромо
Шрифт:
— Ага! И сам же в милицию попадешь!
— Вот не верю я, что это Панков один затеял! Он, конечно, сволочь та еще, но руки у него коротки.
— Это кто-то из ЦК, зуб даю.
— Ха! Еще бы! Секретарь по науке — это же власть!
— Посадят сейчас на Мишино место какое-нибудь кувшинное рыло…
Лиза набрала полную грудь воздуха, и крикнула:
— Лю-юди-и!
От неожиданности коллектив затих, а Пухова, раскрасневшаяся в праведном гневе, воскликнула:
— Что, митинговать будем? Или действовать?
— А ты что предлагаешь? — прогудел Вайткус.
—
— О-о! — восхитилась Ядвига, задыхаясь от восторга. — А давайте… тоже! Напишем заявления об уходе… Все!
Секундное молчание взорвалось ликующим ревом.
— Молодец, Ядзя! — заорал Киврин. — Правильно! Где бумага? Пишем!
Обрадованная Пухова все же напомнила товарищам об утрате служебного жилья, но Алёхин лишь головой мотнул:
— Перебьемся!
Обездолив принтер на пачку бумаги, он раздал листы всем желающим, а желали все.
— Пиши: «ВРИО директора НИИВ товарищу Панкову…»
— Не, надо писать сокращенно не «тов.», а «тв.» — твари!
— Ой, сбил меня! Я так и написала — «тварищу»!
— Ха-ха-ха!
— «От начальника отдела…»
— Наташка, да я помню…
— Кто написал, сдаем!
— А кому сдавать?
— Лизаветке!
Четвертью часа позже Лиза поднялась наверх, гордо держа в руках ворох заявлений. Навстречу, переваливаясь по-утиному, шествовала Знаменская, в далеком прошлом ученая, а нынче техничка.
— Здравствуйте, теть Зин! — прозвенела Пухова.
— Здравствуй, Лизавета, — залучилась уборщица. — А чего это ты так сияешь?
— А увольняюсь я, теть Зин! Мы все уходим!
Зинаида Знаменская вылупила притухшие глаза, зависнув на пару секунд, и тут же подняла суету:
— Ой, подожди, подожди, Лизочка! И мою заяву тоже возьмешь, ладно? Я быстро!
— Ладно! Я в приемной буду.
— Ага, ага…
Пока Аллочка, мурлыча простенький мотивчик, накатала: «Прошу уволить меня по собственному желанию с 16.12.98…», Знаменская притащила сразу два заявления — от себя и от тети Вали, «вечной буфетчицы».
— Ну, всё, — выдохнула Пухова, — пошла!
Деликатно постучавшись, она вошла в знакомый кабинет. Панков, обложившись бумагами, что-то писал. Он даже головы не поднял, задав ненужный вопрос:
— Вы ко мне?
— Да, — твердо ответила Лиза, и положила перед ВРИО директора кипу заявлений.
Аркадий Ильич и виду не подал. Рассмотрев верхнее, от тети Вали, он начеркал в уголку начальственное: «В ОК. Уволить». И так на каждом прошении — стопка входящих таяла, стопка исходящих росла. Подписав последнее, Панков вернул Пуховой пачку подписанных заявлений.
— Передайте в отдел кадров, — велел он, не теряя лица, и снова уткнулся в бумаги.
Лиза молча покинула кабинет. Слабо щелкнула дверь за спиной, словно отсекая прошедшее.
— Свобода! — пискнула Алла, прихорашиваясь у зеркала. — Лизочка, ты в кадры?
— Ага. Отдам только.
— Поехали со мной?
— Куда? — вскинула брови Пухова.
— К Мише! — весело хихикнула Томилина. — Он на дачу переехал, ну, и мы все — туда!
— Ой, конечно! — обрадовалась Лиза, и заторопилась. — Только ты подожди меня, ладно?
Я быстро!Глава 5
Среда, 16 декабря. Ближе к вечеру
Московская область, Малаховка
Пока папа носил воду в баню, Юля с Леей растопили обе печи в доме — центральное отопление барахлило. Одна из печек, огромная, под потолок, круглилась в Восточную гостиную жарким пузатым задом, а передом выдавалась на кухню, где ее жадный зев поедал дрова. Другая печь, сложенная из грубо обтесанных камней, грела Северную гостиную — топка у ней закрывалась широкой дверцей, только не из скучного чугуна, а из термостойкого стекла. Выключишь свет — и любуешься, как огонь пляшет…
Юлиус вздохнула, вспомнив камин в оставленном доме. Ничего, этот тоже в два этажа, а мансарда огромная просто!
Потянуло дымком, и тут же Лея захлебнулась кашлем.
— Юлька-а!
Старшая сестрица бросилась на кухню, полную дыма, немилосердно щипавшего глаза.
— Что… А-а! Ты же вьюшку не открыла, балда…
Часто моргая, Юля дотянулась до задвижки, и вытянула ее. Огонь восторженно загудел, получив вольную тягу, и с аппетитом отведал березовых поленьев.
Отворить присохшую оконную раму было непросто, но девушка одолела-таки наслоения краски. Дым заструился на улицу, а взамен вливался холодный свежий воздух, пахнущий снегом и хвоей.
— Я забы-ыла совсем… — ныла Лея, размазывая жгучие слезы пополам с жирной сажей.
— Да ладно, — улыбнулась Юля. — А ты сейчас на чертика похожа!
— Ой, а сама-то… — Лея неожиданно смолкла, и порывисто прижалась к сестре. — Юль, ты не обращай на меня внимания! Я не вредная, это во мне детство играет, никак не наиграется…
Старшенькая ласково огладила кудри маленькой блондиночки. Та вздохнула, тискаясь, и пробормотала:
— И что теперь будет?
— Не знаю, — Юля серьезно покачала головой.
— Папа что-нибудь обязательно придумает!
— Вот-вот… Ой, надо же что-нибудь поесть сготовить!
— Точно… Мы даже не обедали!
Будто учуяв интересную тему, в кухню заглянул Коша, весь в паутине и опилках. Лея уперла руки в боки.
— Явился… запылился! Ты где так извозился, чудище? — выговаривала она. Вздохнула, и присела, отряхивая питомца.
— Обнюхивался! — хихикнула Юля. — Весь подпол излазил!
Прикинув, она поставила на плиту кастрюлю с водой, и сунула в нее пару окорочков, смерзшихся в холодильнике до состояния окаменелости.
«Сварю бульон! — решила девушка. — С вермишелью! Скажу, что это такое вьетнамское национальное блюдо — фо га…»
Она выглянула в окно. На улице темнело, но в окошки бани пробивался тусклый свет, а из трубы валил дым. Мыться Юля предпочитала в ванной, но вот париться — обожала. Особенно зимой. Выбежишь — горячая, распаренная! — и в сугроб! Хорошо…
В сенях затопали, и толстенная дверь отворилась, впуская отца.
— О, тепло-то как! — заулыбался он. — Даже окно открыли!
— Это я про вьюшку забыла! — призналась Лея трагическим тоном.