Природа плакала в тот день...
Шрифт:
— Билл, я не могу тебе ничего обещать.
— Вот! Мне уж нравится! Возьми ручку, запиши. Я знаю, ты волшебник. Ты все умеешь! Все сможешь! Найди ее, Саки.
Мужчина вздохнул.
— Диктуй, недоразумение.
— Мы с Томом отдыхали в The Beach House at Manafaru Maldives. Там на острове два отеля. Наш и ее. Как он называется, я не знаю.
— Гениально, — проворчал Саки. — Давай дальше.
— Она отдыхала в двухместном номере с теткой…
— Погоди, дай угадаю… Ты не знаешь, как ее зовут?
— Почему не знаю, знаю.
— Я про тетку.
— Тетку не знаю.
— Еще лучше.
— Девушку звали Мария
— А главное, информации ноль. Итак, что мы имеем. Название твоего отеля. Сложное имя девушки без фамилии, и то, что она живет в Риме. И ты хочешь, чтобы я ее нашел?
— Я в тебя верю.
— Зря.
— Саки.
— Билл, здесь нет информации, по которой бы я мог ее найти, а у меня нет таких связей, чтобы по твоей информации найти эту девушку.
— Ну, Саки…
— Можешь не уговаривать.
— Ну, Саки… Ты же волшебник, Саки.
— Билл, ты же знаешь, твои штучки на меня не действуют.
— Саки, мне больше не к кому обратиться, а ты самый настоящий волшебник! Практически фея, Саки. Не ради меня, ради Тома. Он загибается, правда. Только ты можешь его спасти. Саки, я буду твоим вечным должником.
— Билл…
— Всё! Кто-то стучит! Это Том! Я очень рассчитываю на тебя! Жду звонка! — и отсоединился. Хитро прищурился, глядя на себя в зеркало. Саки найдет. Саки обязательно найдет Луизу.
Реанимация внешности и волшебная кисть стилиста — и через два часа Билл был как новенький. Том выглядел похуже, но в целом гораздо приличнее, чем с утра. Шею Билл замаскировал водолазкой с высоким горлом, и дополнительно прикрыл металлическим шарфиком — подарком какого-то дизайнера после очередной фотосессии.
Они блистали на интервью, хохмили и играли, как это всегда было до ссоры. Осторожно издевались над чернокожей ведущей, которая задавала осточертевшие за несколько лет одни и те же вопросы. Билл с улыбкой наблюдал за братом, морщил носик, когда тот отмачивал уж что-то совсем неприличное.
А концерт он посвятил ему. Он пел для него, крутился вокруг него, прислонялся к его спине и опирался на его плечо. А Том для него играл. Он знал, что сегодня Том играет только для него. Знал и бросал на брата полные нежности взгляды. Пусть те, в зале, думают всё, что хотят. Ему все равно. Он любит его, он все сделает для него, для самого близкого и родного человека на свете.
Вечером, когда они наконец-то вернулись в отель, Том покрутился в комнате Билла и куда-то тихо улизнул. Билл не переживал и не беспокоился — на душе безмятежно, а значит, и с Томом все хорошо, его настроение спокойное и легкое — он чувствовал его сейчас, как никогда хорошо. Он валялся на кровати, смотрел телевизор и лениво терзал пиццу.
Ближе к полуночи к нему пожаловали гости. Друзья о чем-то ожесточенно спорили, и, для полного счастья и разрешения конфликта, им требовалось авторитетное мнение Билла.
— Вот многие утверждают, что близнецы — это одно целое, — откуда-то издалека начал Георг. Густав многозначительно кивнул. — Что вы думаете одинаково, говорите одинаковые фразы, у вас одинаковые предпочтения, вкусы… Ну ты понял.
—
Гео, ты знаешь нас столько лет, что мне от тебя сейчас это очень странно слышать, — не улавливал основной мысли Билл.— Это я тебя подвожу к вопросу. Так вот. Мы тут с Густавом были в «Старбаксе» и вычитали там в журнале, что если… Билл, ты только это… Мы вообще… Без задних мыслей… Мы вычитали, что если один близнец голубой, то и второй будет то же голубым, и что инцест для близнецов — это что-то совершенно естественное.
Билл округлил глаза и приоткрыл рот.
В следующую секунду он сделал глубокий вдох, чтобы через мгновение разразиться витиеватой матной тирадой, вспоминая всех родственников Георга до пятого колена последними словами.
— Стой!!! — подскочил Густав. — Мы же не про тебя говорим! Не про вас! Мы вообще говорим!
— Да-да-да! — замахал руками Георг. — Не про вас! Просто хочется узнать, что ты об этом думаешь.
— Я думаю, что это безобразно! — набычился Билл. — Мы с самой первой секунды вместе. Для меня Том — это часть меня, как моя рука или нога! У вас же не встает на собственные ноги или руки? Для вас естественно трогать себя за ляжки и за пальцы, и никаких пошлых мыслей не возникает? Для меня Том — это что-то такое же естественное, без чего я буду чувствовать себя ущербным. Он — половина меня. А это… — он осторожно кивнул за плечо. — Ему ночью плохо было. Я держал его, чтобы он в истерике не убился. Я и ночевал у него, боялся, что он с собой что-нибудь сделает.
— Надо было вызвать врача, — тихо произнес Густав.
— Разве что психиатра… Это не физическое. Это еще с тех пор… А с чего вы вообще о голубых заговорили? И почему, если один близнец гей, то и второй должен быть геем?
— В статье было написано, что сексуальные предпочтения у близнецов одинаковые.
— У меня девушка есть, — стыдливо опустил глаза Билл, заливаясь краской. — Мы три года вместе. И Том у нас по девушкам все больше… Вы же знаете.
— Про Тома мы знаем, — кивнул Густав. — А еще мы про князя знаем. И вообще про него много, кто знает.
— А они сейчас сидят в «Старбаксе», — с металлом в голосе говорил Георг. — Князь держит его за руки и заглядывает в глаза. А если бы ты видел ту улыбку… Он, по-моему, в уме уже все позы перебрал, в которых нашего Томми перетрахает в ближайшем будущем.
— Еще он ему по запястью постучал. Это типично гейский жест, приглашающий к сексу. Билл, здесь папарацци… Мы уважаем его выбор, но… Сам понимаешь…
— Твою мать, — процедил сквозь зубы Билл. — Он еще в Модене до него домогался. — Начал быстро собираться. — Убью, скотину.
— Мне пойти с тобой? — предложил Георг.
— Нет, считай, что это семейные разборки, — обмотал шарф вокруг шеи.
Теперь все понятно, думал Билл, быстрым шагом идя к кафе, откуда у него такая реакция на Юри. Том любит его, они были близки, и сейчас Билл испытывает к парню такие же чувства, что и брат, — желание. Нет, ну губы там действительно такие, что грех на них не пялиться. Да и сексом от князя прет за километр. Он просто ходячий секс, словно кричит — бери меня и трахай. Но что же Том-то так палится? Вот идиот же! Если уж их ребята пропалили, то, не дай бог, другие выследят. Идиот влюбленный! Только вчера ночью рыдал, а сейчас уже всё — вот он я, люби меня… От жопы отлегло? Около двери он остановился. Нельзя закатывать истерики. Он уважает выбор брата. Что же Франк оказался таким дундуком и не прирезал его, а? Почему пожалел?