Природа. Дети

Ситуация требовала урока всему коллективу.

«— Хорошо,— как можно спокойнее сказала Людмила Сергеевна.— Раз так — обеда сегодня не будет» (стр. 194).

Дети опешили: при чем тут они, почему все без обеда — пусть дежурит завтрашний, очередной. Но Людмила Сергеевна замену не разрешила. Сидит она у себя в кабинете взволнованная: «А не слишком ли глубоко лопату засадила? Что как черенок хрустнет да обломится?..» Да, в педагогическом эксперименте всегда есть элемент риска. Воспитатель только по результатам узнает, верно ли учел все тонкости ситуации — они ведь тоже всякий раз индивидуальны! — пойдет ли коллектив по намеченному для него руслу.

Толя «не понимал, что присутствие Людмилы Сергеевны было скорее защитой для него, чем опасностью, и что, уходя, она оставила его с глазу на глаз с судьей, не знающим пощады».

И судья, разобравшись, воспылал гневом. «С обедом можно и потерпеть, но что значит — он не лакей? А другие — лакеи?» Толя пытался спорить и огрызаться. «Он не понимал того, что затронул и обратил против себя самое опасное. Коллектив признает авторитет одного, если он заслужен, но он не прощает пренебрежения к себе» (стр. 196).

Подвиг оказался срамом. Толю довели до слез и отправили к Людмиле Сергеевне просить прощения.

И еще одну сложную педагогическую операцию провела Людмила Сергеевна — ее объектом были Валерий Белоус, по прозвищу Валет, и одновременно весь коллектив.

Валет был в детдоме добровольным шутом, но небезобидным. Он издевался над слабыми, над новичками и остерегался вышучивать сильных. Когда его призывали к ответу, он «юлил, каялся, врал и не менялся».

Совет пионерского отряда обсуждал, как бы наказать Валерия, чтобы он наконец образумился, а Людмила Сергеевна предложила торжественно отпраздновать день рождения Валерия. Ребята в совете отряда опешили, приняли это за шутку. А потом загорелись идеей.

Решения Людмилы Сергеевны нередко прямо противоположны ожиданиям и героев повести и читателей. Стремление Дубова показать, как воспитывать добром и радостью, избегая обычных наказаний,— одна из идейных основ повести. Она и нас радует справедливостью мысли, горячностью полемики с жесткими воспитателями. Есть, может быть, излишняя настойчивость, прямолинейность в изображении, а тем самым и в пропаганде решений прямо обратных ожидаемым. Это в какой-то мере лишает образ воспитателя гибкости, которой требует педагогический процесс. Но подобное сомнение только отчасти справедливо: решения Людмилы Сергеевны, в частности в отношении Белоуса, хорошо мотивированы, и писатель убедительно проследил благие последствия эксперимента.

Хлопоты по устройству торжества — с парадным обедом, именинным пирогом, подарками и вечером самодеятельности — все это было радостью для коллектива и изменило отношение детдомовцев к Валерию: оно стало товарищеским и приветливым.

Такое внимание Людмилы Сергеевны к Валерию объясняется его безрадостным детством. Отец убит на войне, мать — уборщица, заработка не хватало, чтобы быть сытыми в первые послевоенные годы. А потом мать посадили в тюрьму на пять лет, заодно с крупными спекулянтами,— она пыталась продать буханку пайкового хлеба, чтобы купить Валерию сахару и масла. Мальчик еще долго голодал, начал неумело воровать еду, но его поймали и отправили в детский дом.

Биография Валерия определила воспитательный ход. Впервые в жизни он был центром радушного внимания, героем праздника.

Решение педагогической задачи здесь снова тонкое: Людмила Сергеевна догадалась, что шутовство Валерия было неосознанным стремлением хоть как-нибудь привлечь к себе интерес — пусть недоброжелательный. Дубов не делает ошибки, частой в посредственных детских повестях: воспитательное «мероприятие» — и немедленный результат, полное преображение героя. Валерий меняется постепенно, так же как отношение к нему коллектива. Стремление привлекать к себе внимание оказалось глубоко заложенным. Но после праздника оно переключилось: Валерий, понемногу отказываясь от недоброго шутовства, пристрастился к произнесению по всякому поводу длинных и неумелых речей. Это уже вызывает только добродушное подтрунивание ребят.

Поступки героев повести — и детей и воспитателей — оказываются не только сюжетно, но и психологически безукоризненно мотивированными.

Сюжет «Сироты» развивается целеустремленно, выполняя свою основную функцию: писатель создает ситуации, в которых проявляются характеры героев в их развитии, движении, и обнаруживается позиция автора в отношении проблем, которые приходится решать героям. Но в то же время повесть написана свободно: в нее, незаметно для читателей, вкраплено несколько вставных новелл, обогащающих повесть. Задержки в развитии сюжета почти не ощущаются, потому что вставные новеллы коротки, всегда интересны читателям и внутренне связаны с генеральной линией повествования.

Дубова, наряду с главными его героями — подростками и их воспитателями,— всегда занимают малыши, раннее проявление их индивидуальности. В основных событиях повести для малышей места нет. Но в эпизоде с запуском Витиной ракеты дана очень забавная сцена, в которой участвуют его младшая сестренка со своим приятелем, а в эпизод купания и Лешкиного заплыва вкраплен рассказик в несколько абзацев о двухлетнем малыше на пляже.

Характер вставной новеллы носит и глава, посвященная трудной судьбе Устина Захаровича.

Ироничному, пожалуй даже сатирическому, рассказу о краеведческом музее и случайному, неудачному подбору экспонатов нашлось место в повести, так как посещение музея стало поводом для Толиного отказа «быть лакеем». И хотя рассказ о музее тоже законченный, самостоятельный очерк, нелепость экспозиции оказывается внутренне связанной с нелепой реакцией Толи.

Простая как будто постройка повести на деле оказывается довольно сложной конструкцией. Ее элементы, кроме сюжетных связей, образующих видимую простым глазом целостность архитектуры, скреплены и неприметными на первый взгляд глубинными связями — они обеспечивают логику движения характеров.

Во второй и третьей частях повести жизнь детского дома тесно переплетается с жизнью школы (а отчасти и ремесленного училища, куда пойдут детдомовцы после седьмого класса). В эпизодах школьной жизни мы видим результаты детдомовского воспитания, кое в чем неожиданные. Как будто меньше всего была озабочена Людмила Сергеевна дисциплиной — она предоставила ребятам очень много свободы (железную дисциплину собиралась ввести Елизавета Ивановна). О том, чтобы эта свобода не вредила коллективу и каждому его члену, заботится осторожно направляемый директором дома совет пионерского отряда.

Изображение роли совета в повести — художественная пропаганда широкого самоуправления коллектива подростков, пропаганда, которую и своей практикой, и средствами искусства, и публицистическими выступлениями вели талантливейшие педагоги нашего времени: Макаренко — в советских условиях, Корчак — в условиях буржуазной Польши. Для них самоуправление — школа общественной жизни, школа демократии, школа самодисциплины и самовоспитания, также как и для Пантелеева, Шарова, изображавших в своих повестях и рассказах школьное или интернатское самоуправление.