Природа. Дети

События повести не выходят за пределы житейской обыденности. Но когда малыш, по самой природе своей доверчивый, ждущий добра от людей и света от мира, сталкивается с реальностью, в которой хорошее соседствует с дурным, справедливость — с ложью или жестокостью, то он переживает нешуточную драму. Она неизбежна для всякого ребенка, пока отношения между людьми далеки от совершенства. Эта драма детства обыденна, и все же первостепенное общественное значение ее несомненно. Недаром столько писателей привлекали к ней внимание своих современников и потомков — от Диккенса до Горького, от Пантелеева до Дубова. Приходится неустанно повторять: взрослые обязаны не разрушать доверчивость и радость жизни малышей. Что для этого нужно? Понимание психики детей, их душевных потребностей, справедливость.

И чем полнее раскроет художник склад души, характер мышления детей, чем сильнее, эмоциональнее он покажет, какие травмы наносит слепота взрослых к их миру, тем больше общественное значение произведения.

Для человека в возрасте Сашука нет ничего обыкновенного. В его восприятии всякий день значителен, полон радостных и горьких новостей — они вызывают множество мыслей, сильных переживаний. Ведь весь мир ребенку нов.

С огорчения мальчика начинается повесть. Артель рыбаков едет на промысел. Мать Сашука — кашевар артели — не позволяет ему взять с собой щенка. Мальчик плачет горько, безутешно — как бросить беспомощного кутенка, оставить его на гибель. Выручает хороший человек — бригадир Иван Данилович. Говорит матери: «Пускай берет, чего ты ребятенку душу надрываешь».

Так с первой страницы писатель вводит нас в мир маленького человека, беззащитного перед взрослыми. А они часто небрежны к тому, что для него жизненно важно,— даже мать. Сашук плачет от беспомощности — он не умеет еще найти нужных слов, чтобы поняли, как дорог ему кутенок, как невозможно бросить живое существо на произвол судьбы. Ведь щенок еще беззащитнее его, он так нуждается в заботе, и так хорошо, так гордо сознавать себя его покровителем. Повезло Сашуку, что бригадир его понял.

Мы и дальше, на протяжении всей повести, видим, как человечность противостоит жестокости — и чаще побеждает, но не всегда вовремя.

С главной темой повести — столкновением доброты с равнодушием, которое оборачивается злом, связана вторая: мальчик осваивает мир — осваивает его в воображении и в реальности.

Вся повесть — разработка этих тем; они переплетаются, варьируются, как в симфонии или в сонате, доминирует то одна, то другая, эпизоды драматические сменяются радостными. И все проникнуто лиричностью. Книга построена музыкально.

Встреча с морем мальчику предстоит впервые. Какое оно? «Бездна»,— говорит Сашуку водитель грузовика, в котором они едут к морю. Бездна — значит, без дна. Сашук пытается вообразить — это трудно. У всего есть дно — у колодца и у реки. И когда Сашук уже не воображает, а видит море, его «голубая, сверкающая, слепящая пустота», волшебная и немного страшная, волнует, как таинственное слово «бездна», оправдывает его. Может, и правда море без дна?

Чтобы не возвращаться к этому: Дубов на протяжении всей повести, показывая отношение малыша к слову, раскрывает характерные черты детского мышления. Это особенно важно для взрослых читателей — помогает им разгадывать ход иногда причудливых, на наш взрослый взгляд, ассоциаций детей, понимать их, говорить с ними. Ребенок остро воспринимает метафоричность слова, которую уже не ощущают взрослые, а иногда, напротив, метафорическое определение принимают за буквальное. Видит Сашук длинную резиновую ленту, протянутую от причала к бараку. Ему объясняют — это машина, чтобы рыбу гнать в цех на засолку. «Сашук удивляется и не верит — как это рыбу можно гнать? Что она, дура, чтобы самой на засолку идти?»

Жорка дразнит Сашука. «Как не стыдно,— кричит Сашук,— как не бессовестно!» Рассерженный, он выбегает из барака и пинает своего щенка. Ему сразу становится стыдно и жалко: «Не сердись, я нечаянно, со злости».

Часто кажущиеся нелогичности детского языка, причудливость выбора слов забавны взрослым, вызывают у них смех, и это ребят обижает, заставляет их почувствовать неполноценность своей речи. Смех взрослых в таких случаях вызывает у малыша горькие слезы. И тут напрашивается дидактический вывод. Очень нужно всем нам в общении с ребенком помнить: для него то, что он говорит,— серьезно, он напряжением ума нашел слова, которые кажутся ему подходящими, и не стоит обнаруживать, что нам эти слова забавны.

Воспроизводя речь малыша, писатель, особенно такой проникновенный исследователь детской души, как Дубов, меньше всего стремится позабавить нас. Слова мальчика, строй его мышления — характеристика индивидуальности Сашука и в то же время способ художественной типизации. Писатель не сообщил возраста своего героя, но читатель его легко угадывает — мальчику лет пять или немногим больше.

Лирический колорит создается изображением всей гаммы чувств Сашука и, как почти всегда у Дубова, пейзажами — их мягкость, задумчивость совмещается с реалистической точностью рисунка. Детали пейзажа соотносятся с внутренней темой повести. Сашук сидит над обрывом, смотрит на море. «Чайки бесшумно скользят на распростертых крыльях, потом поворачивают и летят обратно, как патруль. Время от времени то та, то другая камнем падает на воду и снова взмывает вверх, держа в клюве рыбину. Чайка на лету заглатывает ее и опять неторопливо летит туда, потом обратно. А один раз большая чайка нападает на маленькую и отнимает у нее добычу. Маленькая чайка кричит, и тогда громко, пронзительно начинают кричать и другие чайки. Должно быть, они тоже возмущаются и сердятся на здоровенную ворюгу...» (т. 3, стр. 151).

Тема несправедливости, тема беззащитности маленьких вошла в пейзаж.

Драматический элемент повести определяется как раз встречей Сашука с таким ворюгой. Но об этом чуть позже.

Кроме бригадира артели, который не раз вступается за Сашука, важное и благодатное для мальчика знакомство — «бандит» Жорка. На самом деле он вовсе не бандит. Мать ворчала — «зачем этого уголовника взяли» — и требовала от Сашука: «Ты от него подальше, слышь, сынок?» А Жорка стал мальчику верным и внимательным другом.

Ребенок чуток. Когда ему говорят, что человек дурной, а мальчик видит, что он добр и справедлив, то верит своему впечатлению. И тут тоже нелегкие переживания, трудные мысли — как понять, почему про человека говорят плохо, когда все поступки его хороши.

Жорка рассказал Сашуку, за что в тюрьме сидел: запустил чернильницей в самодура-начальника, который людей мордовал. «Там почти сплошь бабы работали. А бабы известно: молчат да плачут». За них и заступился Жорка. Дело было давно, в 1952 году. Потом пересмотрели, выпустили...

Сашук интересуется:

«— А где он теперь, этот... самордуй?

— Самодур? Не знаю... Может, и сейчас в начальниках ходит».

Жорка горяч, нетерпим к плохим людям и дурным поступкам. Ему надо расправиться со злом тут же, не медля ни минуты. У него сжимаются кулаки — и пускал бы он их в ход, если б не другой справедливый, по спокойный, положительный человек, бригадир Иван Данилович. Жорка дал ему слово — не драться. Он грубоват, но добр, возится с Сашуком, приучает его не бояться моря, избавляя от страха, который заронило в душу мальчика слово «бездна». И Сашук тянется к нему — Жорка говорит с мальчиком без снисходительности, без пренебрежения, с которыми так часто приходится встречаться малышам. И защищает его. И знает, что подарить. Принес Сашуку кухтыль — один из поплавков, на которых держатся сети. Море выкинуло, а Жорка подобрал. Если бы еще один найти, да связать их веревкой — такие пузыри получатся, что плыви куда хочешь. Но вещь волшебна сама по себе, безотносительно к пользе, которую может принести.

«[...] Сашук бережно несет кухтыль под навес, укладывает на обеденный стол и рассматривает со всех сторон. Стекло толстое, зеленоватое. Оно такое сделано или стало зеленым от того, что плавало в море?.. Может, и в середке что-нибудь есть? Но середку рассмотреть трудно — сетка мелка и густо облеплена ракушками. Они так плотно приросли, что никак не отколупываются; ноготь сломался, а ни одна не стронулась...» (стр. 166).

Волшебство бесполезной вещи понимает Жорка, потому он и близок Сашуку.