Приручить дракона

Эллия зажмурилась и откинула голову назад, вскрикнув, когда ее охватили спазмы экстаза. Ее затопила сладкая боль, и ее лоно задрожало, крепко сжавшись вокруг его члена, столь же жадного до большего, как и она сама.

Ритм дракона ускорился, и его рычащее дыхание стало более прерывистым. Тепло, исходящее от него, усилилось, и темнота за веками Эллии превратилась в теплое красное свечение. Она открыла глаза и наблюдала из-под опущенных век, как оранжевый свет в его груди распространился на шею, руки и живот.

Его темп замедлился, когда он сделал свистящий вдох. Он дернул бедрами, входя в нее глубже, чем когда-либо прежде, и заревел от облегчения. Его член утолщался и дергался, и его горячее семя расцвело в ней. Молча она молилась Цитолее, чтобы его семя пустило корни.

Крылья дракона широко раскрылись и обвились вокруг Эллии, укрывая ее, когда он содрогнулся в кульминации. Внутри теней, отбрасываемых его крыльями, было только это мерцающее тлеющее свечение, было только это потустороннее существо огня и ярости, был только мужчина Эллии. Ее пара.

Тяжело дыша, и ее лоно все еще сжималось после их спаривания, она прижала ладонь к его груди. Он был горячим — достаточно горячим, чтобы обжечь ее, — но она не чувствовала никакой боли.

Он прижался лбом к ее лбу, переводя дыхание, запах которого напоминал запах горящих благовоний. Его пальцы сжались на ее заднице, и он притянул Эллию еще ближе, как будто мог каким-то образом глубже погрузиться в нее. Он медленно покачивал бедрами, терся о ее бутон удовольствия со слабым рычанием, сотрясающим его грудь.

— Дракон, — простонала Эллия, прижимая пальцы к его груди, когда в ее сердцевине вспыхнула искра удовольствия.

Дракон хмыкнул. Его хватка на мгновение усилилась, прежде чем он поднял голову, резко сдвинув брови к переносице. Его глаза снова были яркими и сверкающими. Он вгляделся в ее лицо, нахмурился и без предупреждения отстранился от Эллии, оторвав свой член от ее лона и уронив ее.

Эллия упала, слишком удивленная его неожиданным уходом, чтобы вовремя среагировать и взять себя в руки. Она зашипела, когда стена царапнула ее спину сквозь ткань разорванной туники, но боль от царапины была затменена тем, что ее зад ударился о твердый пол мгновением позже.

Сожаление смягчило черты лица дракона на мгновение, образовав едва заметную складку между бровями и сменив его хмурый взгляд на озабоченный. Он покачнулся, как будто хотел дотянуться до нее.

Снова зарычав, он сжал кулаки, развернулся на каблуках и направился ко входу в пещеру.

— Куда ты идешь? — спросила Эллия, поднимаясь на ноги.

— Подальше от тебя, — бросил он через плечо.

Его слова не должны были ранить ее, но они поразили ее, ранив, как копье, пронзившее ее сердце. Она и дракон даже не знали имен друг друга, но по неизвестной Эллии причине он презирал ее. Несмотря на это, она чувствовала глубокую связь с ним. Она знала, что он тоже это чувствовал.

Эллия тяжело прислонилась к каменной стене, не доверяя своим ногам, которые могли бы удержать ее без поддержки. Его семя стекало по внутренней стороне ее бедер, и она сжала их вместе, останавливая поток.

Она думала, что связь с драконом значила бы больше. Больше… смысла, больше связи. Вместо этого она чувствовала себя использованной.

Это было слишком похоже на то, что она видела у мужчин своего племени, которые получали удовольствие от своих жен, когда хотели, считая это своим долгом. Эллия видела, как Диан подходил к своим женам, когда они работали на виду у всех, снимал набедренные повязки и брал их на глазах у половины племени. Это была не та жизнь, о которой она мечтала.

— Дракон, — позвала она, когда он достиг выхода в конце туннеля.

Он остановился там, темный силуэт на фоне темно-фиолетовой ночи за окном. Когда он заговорил, его голос эхом донесся до нее через туннель, превратившись в гул, глубокий, как раскаты грома.

— Не покидай эту пещеру, человек.

Дракон расправил крылья, внезапно показавшись массивным, хотя он не занял и трети отверстия, и прыгнул в ночь, оставив ее одну в темноте.

Глава 8

Фальтирис скользил по скалистому ландшафту, который должен был быть ему полностью знаком, но каждый его аспект был неправильным. Все было больше, грубее, расстояния больше. Весь мир вокруг него изменился, став чем-то навязчивым в том, как правильно это должно было быть.

Конечно, мир совсем не изменился — Фальтирис изменился. И это радикально изменило его точку зрения.

Брачные узы, связывающие его с человеком, натянулись, как и в первый раз, когда он оставил ее. Если бы он ослабил бдительность хотя бы на мгновение, если бы он ослабил свою волю хотя бы на мгновение, он знал, что связь потащит его прямо к ней.

Фальтирис зарычал и взмахнул крыльями вопреки этому порыву, поднимаясь немного выше, немного быстрее.

Он трахнул ее в пещере, чтобы ослабить давление в своих чреслах, наказать ее за дерзость, показать ей цену навязывания ему этих уз. Но ей это понравилось. Она получила удовольствие от их совокупления, несмотря на его гнев, несмотря на его грубость, несмотря на его враждебность.

Почему? И почему ей было так хорошо, когда она достигла пика, когда ее скользкая, дрожащая щель сомкнулась вокруг его члена?

Почему он так наслаждался теми маленькими, нежными прикосновениями, которыми она его одаривала? Почему это короткое прикосновение ее губ к его губам пробудило в нем такое сильное чувство? Это было так мощно, так ошеломляюще, так непостижимо — и он хотел большего.

Фальтирис нуждался в одиночестве, нуждался в покое, нуждался в том, чтобы восстановить контроль над собой и ситуацией. Ему нужно обдумать все, что произошло с тех пор, как он впервые уловил в воздухе женский запах человека. Все изменилось за время этой короткой встречи — нормальность, которую он знал веками, была стерта одним прикосновением.

Но единственное место, куда он пошел бы, чтобы обрести этот покой — его логово, его убежище, его дом — было захвачено человеком.

«Не захвачено. Я привел ее туда. У нее не было выбора в этом вопросе».

И что может быть лучше для пары Фальтириса, чем его логово? Он не мог лгать себе — он хотел, чтобы она была там. Даже после того, как он нашел облегчение в ее теле, даже когда туман красного жара в голове немного рассеялся, он все еще горел желанием к ней. Но в то время, как влияние драконьей погибели на него нарастало и ослабевало волнами, его тоска по человеку только росла. Это был зуд, который он не мог почесать, боль, которую он не мог успокоить.