Приручить дракона

Он не встречал драконицу уже несколько столетий. Благодаря его человеку, не имело значения, встретит ли он когда-нибудь снова другую драконицу. Он был связан.

Его гнев был оправдан, и он не хотел отпускать его, но игнорирование реальности ситуации не помогло бы ему. Он изменился, и пути назад не было. Ему придется приспосабливаться к жизни в такой форме, иначе он только заполнит свои оставшиеся дни чрезмерным, ненужным разочарованием и страданием.

Фальтирис посмотрел на свои руки. Их длинные, относительно тонкие пальцы были так непохожи на мощные пальцы его драконьей формы, но они были ничем иным, как ловкими. Его взгляд снова переместился на воду, в которой мерцало отражение облачного серого неба. Он не был неспособен решать проблемы, и это было легко преодолеть, как только он отбросил свое раздражение.

Он свел руки вместе, согнув их ровно настолько, чтобы получилась грубая форма чаши, и опустил их в реку. Он поднес их к губам и отпил воды, собранной на его ладонях. Жидкость была прохладной и освежающей, ненадолго успокаивая огонь внутри него и притупляя постоянный пульс красного жара в его сознании.

Он зачерпнул еще воды, как только закончил первую горсть, жадно проглотил ее, а потом взял еще одну, не обращая внимания на воду, стекающую по подбородку.

Фальтирис не пил с тех пор, как много лет назад начал засыпать.

Он глубоко вздохнул и откинулся на икры, уперев руки в бедра. Слабые малиновые волны, струящиеся в воздухе вокруг него, запеклись в его чешуе. Пальцы драконьего укуса поползли вверх по его позвоночнику, вызвав еще одну вспышку в его сердце, но боль в паху — хотя она все еще присутствовала — была терпимой. Его человек дал ему достаточно облегчения, чтобы он мог ясно мыслить.

Достаточно ясно, чтобы понять, что такая ясность не продлится долго, пока комета все еще где-то там, наверху, купая мир в своей силе.

Прежде чем он рискнул снова поддаться жару, было еще одно дело, которое требовало его внимания, о котором ему напомнили после питья — еда. Его последняя еда была так же давно, как и его последняя выпивка, и в животе у него все сжалось от голода.

Фальтирис встал. Поддерживать равновесие становилось все легче. Взаимосвязь между его телом, крыльями и хвостом постепенно становилась очевидной, и он учился противодействовать неуклюжести этой формы. Он отвернулся от реки и зашагал вперед. Прежде чем он понял, что делает, он поднял сумку человека. К нему прилип ее запах. Он застонал и вдохнул запах из воздуха.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы порыться в ее вещах. Он узнал в большинстве тканей предметы одежды и знал, что некоторые предметы были едой, но многие инструменты внутри были ему незнакомы. Какая нужда была дракону в таких вещах? Они были не более чем средством поддержки вида, слишком слабого, чтобы выжить самостоятельно, вида, который мог быть убит такими безобидными и обыденными вещами, как пребывание на солнце.

Его нога наткнулась на что-то, когда он двинулся, чтобы уйти. Он наклонился, чтобы поднять предмет. Это был кожаный мешок, мочевой пузырь, внутри которого плескалась жидкость. Вокруг он был обвязан шнуром из сыромятной кожи, и был заткнут деревянным цилиндром, вставленным в кольцо из резной кости.

Фальтирис поправил сумку, чтобы откупорить мешочек, поднести его к носу и понюхать содержимое. Вода. Вставляя пробку на место, он не мог не вспомнить человеческие города, которые когда-то стояли в колеблющемся зное Заброшенных песков, каменные здания, которые были сгруппированы вокруг оазисов, вдоль берегов рек и вблизи пойм.

При всех своих недостатках люди были упорны и изобретательны.

Он бросил пузырь с водой в сумку, которую закрыл и перекинул через голову и одно плечо. Его человек, вероятно, была бы рада увидеть, что ее вещи возвращены.

Уголок рта Фальтириса дернулся.

Он подавил эту улыбку целеустремленным хмурым взглядом, подчеркнув ее рычанием. Он не стал бы принимать во внимание ее счастье и не стал бы из кожи вон лезть, чтобы угодить ей.

Но его губы все еще покалывало от вспомнившегося ощущения ее рта, такого мягкого и податливого, прижатого к ним, и в его сердце вспыхнул огонь.

Его хмурый взгляд исчез. Он сказал себе, что это из-за замешательства — с чего бы ей хотеть соединить их рты? С чего бы ей хотеть соприкоснуться их губами? Все, что имело значение, — это встреча их тазов, скольжение его члена в ее канале. Какое отношение ко всему этому имеют рты?

«Разве я не жаждал провести языком по ее коже, попробовать ее на вкус? Разве я все еще не жажду этого?»

«Разве я не жажду снова ощутить прикосновение ее губ?»

— Человек поселился в моем сознании, как паразит, — пробормотал он.

Но в глубине души он знал, что все не так просто. Хотя брачные узы служили постоянным напоминанием о ней, хотя красный жар поддерживал его желание к ней ярко горящим, частью этого был просто… он.

Потому что, несмотря ни на что, в ней было что-то интригующее, что-то манящее. Что-то, чем он мог бы восхищаться.

С гортанным рычанием Фальтирис бросился бежать, расправил крылья и взмыл в воздух. Первые лучи золотого солнечного света пробились над горизонтом, окутав землю золотым сиянием и заставив все скальные образования отбрасывать длинные, глубокие тени. Большая часть неба оставалась затянутой облаками, но он мог сказать только по влажности, что сегодня дождя не будет. Эта гористая земля — и пустыня под ее пристальным взглядом — еще некоторое время будут оставаться сухими.

Фальтирис осмотрел землю, выискивая признаки движения, признаки животных или их прохождения, так легко погружаясь в охоту, как будто его последняя охота была вчера, а не десятилетия назад.

«Но я действительно охотился прошлой ночью».

«Все просто закончилось тем, что я стал добычей».

Глава 9

Фальтирис тяжело приземлился прямо у входа в пещеру. Он без церемоний бросил свою добычу на пол и потряс руками, желая снять напряжение с пальцев. Не часто физические нагрузки причиняли ему дискомфорт, но удержание туши зверя, который был длиннее, чем он был ростом в этой форме, потребовало гораздо больших усилий, чем он ожидал — не из-за дополнительного веса, а из-за того, насколько большой, неуклюжей и безвольной была его ноша.

Как будто сумка человека, неоднократно падавшая не на свое место, чтобы несколько раз ударить Фальтириса по руке и ребрам, не была достаточно раздражающей, как будто пряди его гривы, постоянно задувавшие ему в глаза и рот, не были достаточным препятствием, мертвый бык из песчаника раскачивался и шлепался на протяжении всего возвращения в логово. Эти беспорядочные движения снова и снова нарушали и без того шаткую стабильность Фальтириса, делая этот последний полет самым медленным и неуклюжим со времени его превращения.