Приручить Сатану

Писатель подтянул ноги к себе и уткнулся лицом в колени. Ему хотелось заплакать, засмеяться, почувствовать хоть что-нибудь, кроме этой пустоты, выедающей грудную клетку. Филипп поднял голову и случайно увидел через приоткрытую дверь душевой своё отражение в зеркале: вместо красивого юноши он увидел болезненное, иссохшееся и исхудавшее тело, смотрящее на него потухшим взглядом воспалённых глаз. «Да, вот почему я здесь, — подумал Писатель, с интересом разглядывая сам себя. — Если бы не они, я бы давно умер с голоду, потому что забыл бы, что нужно есть. Они заставляют меня жить».

С досадой отвернувшись от собственного отражения, Филипп убрал фотографии обратно в коробку и закрыл их сверху стопкой испещрённых чернилами листов. Ему было противно от самого себя. Он чувствовал себя бесполезным и бессмысленным, особенно на фоне своего творения, которое стало казаться ему лучше, чем он сам; мысль, что именно его руки написали почти шестьсот страниц «Поэмы», не посещала его голову.

Писатель вышел в коридор и на мгновение остановился в раздумьях, а затем, всё же захватив черновой блокнот и ручку, направился в гостиную, в которой проводил так много времени и в которой родилось так много новых идей. Он усердно пытался понять самого себя, проанализировать прежде не известные чувства, которые поселились в его груди, но, странное дело, все мысли, как вода, проскальзывали сквозь пальцы, и Писатель, наверное, впервые в жизни не мог изложить на бумаге собственные эмоции.

— Ева?

Филипп сказал это раньше, чем даже успел подумать, из него это вырвалось само. Ева сидела в пустой гостиной и смотрела телевизор.

— Здравствуй, Писатель. Как твои дела?

— Всё ничего, — слабо улыбнулся Филипп, присаживаясь рядом с девушкой. — Думаю над новым эпизодом «Поэмы». Иногда мне кажется, что мой скиталец побывал уже во всех уголках нашей бесконечной вселенной, а потом настроение меняется, передо мной открываются новые просторы бесконечного мира, и мне кажется, что я не сказал ещё так много!..

— Поделись со мной, когда напишешь «Поэму». Я бы очень хотела её прочитать.

Филипп вздохнул и покачал головой из стороны в сторону.

— Я никогда её не закончу, — как-то слишком спокойно и сознательно сказал он, складывая руки в замок. — Даже когда на земле не останется слова, которое не вошло бы в мою «Поэму», я буду продолжать идти вместе с моим главным героем по нашему бесконечному миру, и только смерть поставит точку в моей «Поэме».

Ева удивилась произошедшей в нём перемене, но ничего не сказала.

— Если хочешь, я могу дать тебе то, что закончено на данный момент, — Писатель усмехнулся и открыл блокнот на том месте, где он остановился. — Думаю, тебе этого будет более, чем достаточно.

— Я с удовольствием почитаю.

— Хорошо, я занесу тебе позже.

— Ты хочешь показать мне оригинал?

— Да, копии у меня нет, а что?

— Я уезжаю сегодня.

— Как? Куда? — Писатель встрепенулся и даже оторвался от блокнота, в котором уже начали стремительно появляться новые строчки.

— Врачи сказали, что я полностью здорова, — грустно улыбнулась Ева, кладя ногу на ногу. — Выписка сегодня после двенадцати.

— После двенадцати? — повторил Филипп и посмотрел на часы. — Это же совсем скоро!

— Увы, — Ева невольно опустила взгляд в блокнот Писателя. — Я буду скучать.

— А я нет, — сказал Филипп, выводя ручкой странные узоры. — Я писатель, поэт… Удел творца — жить в собственноручно созданном мире, и ты там тоже есть, Ева. Конечно, мне будет не хватать тебя, но ты всегда будешь жить в моей голове, как и Шут, и Амнезис, как и все вы.

— Я рада, что останусь в твоих мыслях. Найду ли я отражение в «Поэме»?

— Ты его уже нашла.

— И кто же я?

Писатель глубоко вздохнул.

— Нежно-розовое облачко на рассвете, которое бесконечно плывёт из далёкой неизвестной страны в такие же неизведанные просторы. Знаешь, я тут подумал… Ты же не знаешь, как меня зовут. По-настоящему.

— Не знаю, — подтвердила Ева.

— Меня зовут Филипп Голгофский, — сказал он, опустив голову. — Красивое имя, не правда ли?

— И фамилия тоже.

— Фамилия… Безусловно, она тоже красива, но в ней нет никакого тайного смысла, это просто декор, а вот имя… Имя — другое дело. Ты не понимаешь? Ладно, забудь.

— Нет уж, объясни.

— Право, не стоит. Наверное, это только для меня всё так очевидно и понятно, а для остальных это просто набор звуков. Ну ничего, когда-нибудь обязательно найдётся тот, кто всё поймёт.

— Писатель… Филипп, раз уж я скоро уеду, и мы вряд ли ещё когда-нибудь встретимся, можешь ответить мне на один вопрос?

— Пожалуйста.

— Кому посвящена «Поэма»?

Писатель неопределённо пожал плечами.

— Я уже не знаю, кому. Я посвящаю её самому чувству любви, но в голове, конечно, рисую всё тот же неизменный образ. Ты хочешь знать, кто она? Изволь. Это девушка, в которую я влюбился ещё до поступления в больницу Николая Чудотворца будучи двенадцатилетним мальчиком. Она жила здесь, в Ялте, и ещё шесть лет я имел счастливую возможность видеться с ней. Потом она переехала, и я не знаю, где она сейчас.

Повисла тишина.

— Уверена, она бы восхитилась, прочитав твою «Поэму» и узнав, что она посвящена именно ей.

Писатель грустно кивнул.

— Да, я тоже так думаю.

***

Амнезис и Шут играли в саду в шашки, когда к ним подошли Ева и Писатель. По вечно печальному лицу Филиппа никто никогда бы не догадался, что что-то случилось, потому что оно у него было таковым всегда, но, заметив выражение Евы, игроки поняли, что всё не совсем так, как должно быть, и отвлеклись от чёрно-белой доски. Ева ещё издали приветственно помахала им рукой, привлекая внимание, и слабо улыбнулась, отчего Шут и Амнезис сразу поняли, что она хочет сообщить им что-то важное и грустное.

— Я ухожу, — сказала им Ева, поравнявшись с лавочкой, на которой они сидели. Шут и Амнезис непонимающе и настороженно переглянулись.

— В смысле? Ты умираешь? — испуганно переспросил Шут, пытаясь понять по выражению глаз Филиппа правильность своей догадки.

— Нет, к счастью, — усмехнулась Ева на его предположение. — Я уезжаю домой. Врачи сказали, что я полностью здорова, и через два часа у меня выписка.

— Да они там сами с ума сошли! — негодующе воскликнул Амнезис и чуть не опрокинул доску. — Какое «полностью здорова»?! Ты прошлой ночью лежала при смерти, а вчера была непонятно где! Чем они думают?