Пришла пора

Скандал Валюшки и хоккеиста Сашки уже угас, когда появился их приятель латыш Герберт. Он был дипломат, и все решили, что он их успокоит.

Ольга встретила его в прихожей, дёрнула за верёвочку от бра на стене, но свет не зажёгся.

– У вас есть отвёртка? – спросил дипломат. – Или нож…

Минута, и в прихожей стало светло.

– Не выношу, когда техника не в порядке… – сказал Герберт.

С этой фразы начались их отношения.

* * *

…«Служебный роман» женатого Вадима Дашкова и разведённой Ольги Кречевской рассыпался в дни так называемой Перестройки, когда рассыпалась целая страна – Советский Союз.

«Брак ради ребенка» с дипломатом лопнул – брошенный Ольгой на дороге в Москву и оскорблённый в лучших чувствах латыш Герберт уехал служить в Швейцарию.

…И тут произошло нечто стремительное. Они повстречались во Внешэкономбанке.

Она была в этом банке в последний раз – оформляла расчётные и налоговые документы, хвосты по заработной плате – их НИИ, лишённое какого-либо финансирования, закрывалось.

Он – менял американскую валюту на шаткие, легковесные рубли.

Они встретились у касс…

– Do you speak English?

– Я учила французский.

– Tres bien…

И вот уже пришлось сдавать квартиру Совету жильцов Толстовского дома – тогда ещё не было никаких приватизаций. Барахло – мелкую мебель, тряпки, книги увезли её родители и брат Витька в Приозерск. Антона выписали из школы, куда он только что поступил.

И вот они уже в Америке… Ольга из товарища Кречевской вдруг превратилась в миссис Бьёрн Хаслунд… Белый коттедж в Санта-Монике с бассейном, садом и садоводом, с гаражом на две машины, с пляжем у океана.

Бьёрн, как и положено викингам, был заядлым путешественником, колесил по свету – главным образом по Латинской Америке. Собирал сувениры. Однажды привёз сушёную голову маори как джазовую погремушку «маракасу». Привезённые из Советского Союза Ольга с Антоном тоже были экспонатами его коллекции.

В конце первого года их жизни в Санта-Монике появилась на свет Екатерина Хаслунд – Катя.

Бьёрн был уверен, что эта рыжая, как и положено норвежкам, девочка – его дочь…

* * *

– … Я родился в этой квартире… – растроганно и тихо повторил в полумраке коридора Антон, озираясь вокруг.

– Кто будет резать торт?.. – возгласил Иван.

– А про себя-то Ваня и не сказал, – скромно заметила его сестра Таня.

– Сантехник! – шутя, с поклоном, представился Иван… – По-старому водопроводчик… Работаю здесь, у нас, в нашем доме, в бывшей прачечной. Эту квартиру мне с матерью дал «Совет жильцов и их потомков» за то, что я здесь родился, живу и работаю. Хороший дом, древний, ему сто лет… Здесь и водопровод, и электрические лифты были с самого начала, аж до революции… В те времена я назывался бы «золотарём».

– Золотарь? – переспросила Катя.

– Называемся мы по-разному, но дом-музей не покидаем!.. В отличие, так сказать, от некоторых… – не удержался от ухмылки «золотарь».

– А если бы даже хотели покинуть… Ха-ха! – иронизирует Танюшка… Ты лучше почитай про «дом-киномузей». Это же был и ваш дом, и даже эта конкретная квартира, дорогие зарубежные гости…

– Почитай, Ваня, почитай… – зашумело всё общество.

– Ладно, – согласился Иван. – «Посвящается птенцам гнезда Петровых», сидящим за этим столом.

И пока всё общество занималось тортом, Иван, как и положено поэту, стал читать свои стихи с лирическим подвыванием:

И во сне не мог, едва ль,Шведский зодчий Фрэд Лидваль,Возводя за домом дом,Даже помышлять о том,Что ему судьбой даноСтать сценографом… в кино!…В плане был доходный дом,А возник… ПАВИЛЬОН!С Троицкой и до ФонтанкиЕдут кэбы и тачанки,«Волги», «Чайки», «Москвичи» —Тихачи и лихачи.Кто-то сломан, кто-то скачет,В коммуналках дети плачутУ некрашеных дверейОдиночек-матерей…… Для столетних декорацийЛишь сюжетам бы меняться.Так Лидваль уже давноСтал художником кино…

– Замечательные стихи! – восхитилась Катя.

Антон промолчал…

– Лидваль – швед, – как и ваш отец… – закончил своё выступление Иван.

– Наш отец – норвежец, Хаслунд… Бьёрн Хаслунд – возразила Катя. – Мы все – Хаслунды… Но на самом деле отец Антона – поляк, а мой папа – русский.

– Не семья, а Организация Объединённых Наций, – пошутил Иван. – ООН…

– Это действительно ваши стихи? – поинтересовался Антон.

– Действительно… – коротко ответил Иван.

Торт всему обществу нравился.

Иван, услышав звонок, вышел в прихожую и открыл входную дверь:

– Прямо из рая красавица Рая с домочадцами! – вернувшись в комнату, объявил Иван…

Вошла привлекательная рослая женщина в пёстрой блузке-вышиванке и джинсах. С ней трое детей – две девочки-погодки пяти и шести лет и мальчик среднего школьного возраста.

– Раиса – бухгалтер, без пяти минут банкирша, повелительница чужих и не только чужих денег.

Она ответила немедленно:

– Сиди, Ваня, на диване, не считай в чужом кармане!

Тот в ответ тоже немедленно:

– Экскьюз ми, миссис Рая, я здесь первый, вы – вторая… Видите, уважаемые гости, какая у нас поэтическая среда… Бухгалтер с экспромтом, сантехник тоже за словом в карман не лезет. Поэзия возвращается в наши дома!

– Дети, идите к торту… – Раиса направляет их к столу в соседней комнате. – Моя свекровь, Лариса Павловна Русинова, тоже начинала счетоводом. А теперь в Москве половину казённого гаража приватизировала. Она называла вашу мать «замороженной вишней». Знаете ли вы об этом?

Её рассказ прервал дверной звонок.

– Её сыночек идёт, – кивнула в сторону двери Раиса. – То есть мой супруг.

* * *

Кадр из «Семейного архива» 1990 г. – «Перестройка»

Когда вся весёлая компания из Толстовского дома провожала Ольгу с пятилетней Катей в Америку, среди детей выделялся рослый парнишка – это и был Сергей, сын Лариски.