Присяга простору

морской

перья страуса

колеблет

козьеножечной

махрой.

И от яростного хряска

домино или лото

чуть качается коляска

под названием «ландо».

Как нарочно, чтобы мучить

одиноких рыбаков,

петербургский хитрый кучер

не торопит рысаков.

И плакат про семилетку

возле мокрых сапожищ

122

грустно смотрит на соседку,

но от кнопок не сбежишь.

Неизвестная прекрасна —

это ясно, кореша.

Неизвестная опасна

тем, что слишком хороша.

И конечно, непохожи

наши жены на нее

по одеже и по коже —

стирка, штопка, ребятье.

Но в любой российской бабе

у корыта, чугуна

сквозь прибитое и рабье

гордость тайная видна.

И в старухах, и в девчонках

что-то прячется в тени,

и, быть может, тоже в чем-то

неизвестные они.

А в любой прекрасной даме-—

где-то — спрятанная мать,

и ее, быть может, тянет

нам тельняшки постирать.

И она кочует с нами

в чужедальние края

над волнами, сквозь цунами

как рыбачка, как своя.

А когда мы у Камчатки

и во льдах идет а в р а л,

ж а л ь, что тонкие перчатки

ей Крамской нарисовал.

'.1971

173

ТРЕТЬЯ

ПАМЯТЬ

У всех такой бывает час:

тоска липучая пристанет,

и, догола разоблачась,

вся жизнь бессмысленной предстанет.

Подступит мертвый хлад к нутру.

И чтоб себя переупрямить,

как милосердную сестру,

зовем, почти бессильно, память.

Но в нас порой т а к а я ночь,

т а к а я в нас порой разруха,

когда не могут нам помочь

ни память сердца, ни рассудка.

Уходит блеск живой из глаз.

Движенья, речь — все помертвело.

Но третья память есть у нас,

и эта память — память тела.

Пусть ноги вспомнят наяву

и теплоту дорожной пыли,

и холодящую траву,

когда они босыми были.

Пусть вспомнит бережно щека,

как утешала после драки

доброшершавость языка

всепонимающей собаки.

Пусть виновато вспомнит лоб,

как на него, благословляя

лег поцелуй, чуть слышно лег,

всю нежность матери являя.

Пусть вспомнят пальцы хвою, рожь,

и дождь, почти неощутимый,

и дрожь воробышка, и дрожь

по нервной холке лошадиной.

И жизни скажешь ты: «Прости!»

Я обвинял тебя вслепую.

174

К а к тяжкий грех, мне отпусти

мою озлобленность тупую.

И если надобно платить

за то, что этот мир прекрасеп,

ценой жестокой — так и быть,

на эту плату я согласен.

Но и превратности в судьбе,

но и удары, и утраты,

жизнь, за прекрасное в тебе

т а к а я ли большая плата?!»

1963

··©

Очарованья ранние прекрасны.

Очарованья ранами опасны...

Но что с того — ведь мы над суетой

к Познанью наивысшему причастны.

спасенные счастливой слепотой.

И мы, не опасаясь оступиться,

со зрячей точки зрения глупы,

проносим очарованные лица

среди разочарованной толпы.

От быта, от житейского расчета,

от бледных скептиков и розовых проныр

нас тянет вдаль мерцающее что-то,

преображая отсветами мир.

Но неизбежность разочарований

дает прозренье. Все по сторонам

приобретает разом очертанья,

до этого неведомые нам.

Мир предстает, не брезжа, не туманясь,

особенным ничем не осиян,

но чудится, что эта безобмаиность—

обман, а то, что было, — не обман.

175

Ведь не способность быть премудрым змием,

не опыта сомнительная честь,

а свойство очаровываться миром

нам открывает мир, какой он есть.

Вдруг некто с очарованным лицом

мелькнет, спеша на дальнее мерцанье,'

и вовсе нам не кажется слепцом —

самим себе мы кажемся слепцами...

1903

Ах, как ты, речь моя, слаба!

Ах, как никчемны, иепричемны,

как непросторны все слова

перед просторами Печоры!

Вот над прыжками оленят,

последним снегом окропленные,

на север лебеди летят,

как будто льдины окрыленные.

Печора плещется, дразня:

«Ну что ты плачешься сопливо?

Боишься, что ли, ты меня?

Шагни ко мне, шагни с обрыва».

И я в Печору прыгнул так,

легко забыв про все былое,

как сиганул Иван-дурак

в котел с кипящею смолою,

чтоб выйти гордым силачом,

в кафтане новеньком, посмеиваясь,

и вновь поигрывать плечом:

«А ну, опричники, померяйтесь!»

1963

176

КАЧКА

Качка!

Обалдевшие инструкции срываются с гвоздей,

о башку «Спидола» стукается

вместе с Дорис Дэй.

Гюрщ, на камбузе томящийся,

взвивается, плеща,—

к потолку прилип дымящийся

лист лавровый из борща.

Качка! Уцепиться бы руками за кустарник,

за траву.

Травит юнга.Травит штурман. Травит боцман. Я травлю.

Волны словно волкодавы...

Брызг летящих фейерверк!

Вправо-влево, влево-вправо,

вверх-вниз,

вниз-вверх... (

Качка! Все инструкции разбиты,

все графины тоже — вдрызг.