Присяга Российской империи

Рональд Халдзат выбрался на тропу и быстрым шагом направился дальше через поля. На шоссе, в двух милях отсюда, его должна была ждать машина с охраной.

Военный аэродром Первого ТБАП, г. Энгельс, 07 декабря 1999 г. 10:00

— Экипаж, по местам! Приготовиться к взлету!

Подполковник Александр Горин первым забежал по трапу, опустился в кресло первого пилота и быстро застегнул ремни. Справа бухнулся Костя Лукашин, чертыхнулся из-за упавшего стекла гермошлема и защелкал тумблерами, запуская тесты механизмов.

— Двигатели исправны, командир. Баки полные, рули высоты свободны, элероны свободны, шарнирный механизм исправен.

Разумеется, датчик топливных баков показывал их абсолютную пустоту, а на закрылках висели струбцины, предохраняя их от провисания — но тренировка есть тренировка, и командир ударного комплекса сделал вид, что верит докладу.

— Навигационная система в норме! — первым успел доложиться штурман Алим Гуззафаров.

— Привязка есть, система вооружения… Рабо… тает. Все исправно, короче, полетели, мужики.

— Ты что себе позволяешь, Руслан?! — попытался повернуться к штурману-оператору Горин. — Доложи по форме!

— Тест системы вооружений прошел, товарищ командир! — бодро рявкнул Кимицко. — В результате чего мы может бомбить и стрелять без остановки. Но вот только я потерял где-то пять рублей, и меня не пустят домой, потому, что я не смогу купить хлеба!

— Объявляю вам выговор, капитан Кимицко, — сурово сообщил подполковник. — За срыв тренировки.

— Кому они нужны, эти тренировки, — махнул рукой штурман-оператор, отстегнул ремни и полез под кресло. — Все одно мы уже никогда в жизни никуда не полетим. Дурака валяем, и все.

— Что же ты тогда на службу ходишь, рапорт об уходе из армии не подаешь? — спросил его второй штурман, еще совсем недавно получивший погоны старшего лейтенанта.

— А потому, что именно этого от нас и добиваются, — ответил из-под кресла Руслан. — Чтобы все мы, летчики, ракетчики, танкисты, пограничники бросили все и сбежали на гражданку двери в кабаках за чаевые открывать. И чтобы через пару лет, когда какие-нибудь пиндосы придут объяснять нам, как правильно господам сапоги целовать, пинка им под зад давать было некому. Так вот не дождутся! Сидеть я здесь буду до конца! И когда жаренный петух клюнет, самолично кнопку сброса нажму. А то ведь скоро из солдат-срочников экипажи для самолетов придется собирать.

— Если ты такой патриот, — пробормотал Горин, — тогда тренируйся, а не дурака валяй.

— Нашел! — радостно закричал Кимицко. — Под пиропатроны закатился.

— Тьфу, балбес, — сплюнул подполковник.

— Да ладно, Александр Евгеньевич, — снова занял свое место Руслан. — Не сердитесь. Какой прок тренироваться тесты запускать? Летчики в небе учиться должны, а не на бетонке у забора. Да только кто нас туда пустит?

— Я думаю, мы все равно скоро начнем летать, — тихо высказался Алим.

— Ага, — кивнул Кимицко. — Конечно полетаем. На тренажере.

— Хватит трепаться, — Горин расстегнул ремни и немного покрутил плечами, словно они затекли после долгого сидения. — Надо будет хоть массажную систему кресел включать. Экипаж, покинуть самолет. Повторим тренировку еще раз. И если вы собираетесь летать на этом ракетоносце, капитан Кимицко, я бы хотел, чтобы все ваши действия по подготовке к взлету были доведены до автоматизма. В следующий раз оставляйте свои деньги дома.

— А когда у нас тренажер, Саша? — неожиданно поинтересовался второй пилот. — Алим прав, чего-то соскучился я по полетам. Хотя бы по виртуальным.

— В понедельник.

— Может, тогда в воскресенье на рыбалку махнем? Пока Волга еще не встала.

— Можно и махнуть, Костя, — пожал плечами Горин.

Фамильярность Лукашина командир бомбардировщика не то что не пресекал, но и даже поощрял. Они с капитаном были одногодками, но второму пилоту не повезло, и однажды, во время наряда в патруль, у майора погиб солдат. Попал под машину. В результате тот опять попал в капитаны и застрял в этом звании, похоже, навсегда. Жена летчика вскоре уехала к матери в Москву, оставив неудачника на произвол судьбы и ничем, кроме разрешения называть себя по имени, Горин поддержать его не мог.

— Посмотрим, какая погода будет. Декабрь на улице. Лед в любой момент встать может.

Экипаж выбрался на серый бетон стоянки. Студеный воздух немедленно забрался под одежду, напоминая о близости Нового года. В воздухе кружились пока еще редкие, но самые настоящие снежинки.

— Денежное довольствие когда дадут, командир? — опять заговорил о постороннем Руслан. — Подарки любовнице пора выбирать.

— Какая любовница? — не понял Горин. — Ты же всего полгода назад женился!

— Так люблю жену-то, командир. Значит, любовница.

— Тьфу ты, — сплюнул подполковник, — вечно голову морочишь.

— Так как на счет подарков?

— А вот на рыбалку сходим, — с серьезным выражением лица ответил капитан Лукашин, — если что клюнет, тебе дадим. Рыбку и подаришь.

— Фигушки, — немедленно встрял Горин. — Я свою рыбу своей жене отдам. Она тоже вкусненько покушать любит. Если что останется, вот тогда…

— Знаю что от вас останется, — махнул рукой Руслан. — Ерши вареные от ухи.

— Поехали с нами, — пожал плечами второй пилот. — Наловишь сам, чего хочешь.

— Делать мне больше нечего, — хмыкнул Кимицко. — У меня жена молодая. Я лучше у нее под бочком полежу.

— Тогда хватит языком трепать, — Горин отошел к передней стойке шасси. — Экипаж, строиться!

Летчики встали справа от командира. Руслан услышал отдаленный гул, поднял голову и заметил под облаками набирающего высоту «ИЛ-86».

— Вон, смотри, — ткнул он лейтенанта локтем в бок. — В гражданскую авиацию надо было идти, коли летать хочется. А мы взлетим, только если какой-нибудь идиот на нас с регулярными войсками полезет. И если президент не испугается приказ на уничтожение этого идиота отдать. И если керосин найдется и самолеты к тому времени не развалятся. Потому, что иного способа быстро и надежно довести ядерное оружие до вражеского берега у России нет.

Сейнер «Славутич», порт Косби США, 07 декабря 1999 г. 11.00

Капитан «Славутича», Константин Иванов, Рональду Халдзату не нравился — хотя разведчик не мог объяснить, почему. Невысокий, упитанный, с округлым лицом, аккуратно подстриженными усиками и зачесанными набок прямыми волосами, русский вел себя дружелюбно, гостеприимно, с уважением, но без подобострастия. В общем, все в нем было правильно и нормально. Но все равно — не нравился. И в душе полковник даже обрадовался, что жертвой окажется именно он.