Притяжение

— Ты не сломаешь ее.

— Ей не нравится, когда я держу ее. Ей некомфортно.

— Нет, это тебе некомфортно, но ты справишься, Грэм. Просто дыши ровно. Успокой свою внутреннюю энергию.

Я поморщился.

— Опять из тебя лезут эти причуды в стиле хиппи.

— А из тебя лезет твой страх, — возразила она, после чего наклонилась, вложила бутылочку со смесью мне в руку и помогла покормить Тэлон. Через несколько секунд дочка зачмокала, успокоилась и закрыла свои усталые глазки. — Ты не сломаешь ее, Грэм.

Мне была ненавистна ее способность читать мои мысли против моей воли. Я действительно боялся, что любое мое прикосновение может стать смертельным для Тэлон. Мой отец однажды сказал, что я разрушаю все, к чему бы ни прикоснулся. Я был уверен, что так же случится и в отношении моего ребенка. Я даже бутылочку нормально дать не мог, что уж говорить о воспитании.

Рука Люси лежала поверх моей, пока она помогала мне кормить Тэлон. Ее прикосновение было мягким, нежным, и моя неприветливая душа на удивление доброжелательно его принимала.

— В чем твоя самая большая надежда?

Ее вопрос привел меня в замешательство.

— В смысле?

— В чем твоя самая большая надежда в жизни? — снова спросила она. — Моя мама всегда задавала нам, девочкам, этот вопрос.

— Я… у меня нет надежд.

Уголки ее губ опустились, но я постарался не придавать значения ее явному разочарованию в моем ответе. Я не из тех людей, что надеются. Я из тех, что просто существуют.

Когда Тэлон доела, я передал ее Люси, и она, подождав, пока малышка отрыгнет, положила ее обратно в кроватку. Мы вдвоем стояли, склонившись над колыбелькой, и смотрели на отдыхающего после еды ребенка, но ком в моей груди, появившийся после рождения Тэлон, по-прежнему не исчезал.

Малышка слегка поморщилась, и на ее личике появилась гримаса неудовольствия. А потом вздохнула и погрузилась в сон. Мне было интересно, снится ли ей что-нибудь, когда она закрывает глазки, и появится ли когда-нибудь в ее жизни самая большая надежда.

— Ух ты! — сказала Люси с легкой улыбкой. — Она хмурится, прямо как ты.

Я усмехнулся, и Люси тут же повернулась ко мне.

— Прошу прощения, ты только что… — Она ткнула меня пальцем в плечо. — Грэхем Рассел только что смеялся?

— Кратковременное помутнение рассудка. Больше такого не повторится, — сухо сказал я и выпрямился.

— О, как бы мне хотелось, чтобы оно не проходило.

Наши взгляды встретились. Мы стояли почти вплотную друг к другу, и никто из нас не говорил ни слова. Ее непослушные локоны торчали из небрежно завязанного пучка, но это, кажется, было их естественным состоянием. Даже тогда, на поминальной службе, ее волосы были в полном беспорядке.

В каком-то восхитительном беспорядке.

Выбившийся локон упал на ее плечо, и я протянул руку, чтобы убрать его в сторону, когда заметил в нем что-то непонятное. Чем ближе была моя рука, тем заметнее становилось напряжение Люси.

— Грэм, — прошептала она, — что ты делаешь?

Я коснулся пальцами ее волос, и она, явно нервничая, закрыла глаза.

— Повернись, — скомандовал я.

— Что? Зачем?

— Просто повернись, — сказал я.

Люси выгнула бровь, и я, закатив глаза, добавил:

— Пожалуйста.

Она повернулась ко мне спиной, и я поморщился.

— Люсиль? — прошептал я, наклоняясь к ней и почти касаясь губами ее уха.

— Да, Грэм-Сухарь?

— У тебя вся спина в том, что отрыгнула Тэлон.

— Что?! — воскликнула Люси, выворачивая шею в попытке разглядеть со спины свой сарафан, заляпанный продуктами отрыжки Тэлон, и простонала: — О, Боже-е-е-е.

— И волосы, кстати, тоже.

— Мама, засунь меня обратно. — И, осознав, что сказала, Люси прикрыла ладонью рот. — Извини, я имела в виду… вот черт! Я просто выразила надежду, что вернусь снова в реальный мир, не украшенная детской отрыжкой.

Я опять чуть не рассмеялся.

— Ты можешь воспользоваться моим душем. Я дам тебе во что-нибудь переодеться, а это брошу в стиральную машину.

Она улыбнулась, что делала довольно часто.

— Это твой хитрый способ оставить меня здесь еще на пару часов, чтобы помочь с Тэлон?

— Нет, — резко ответил я, оскорбленный ее предположением. — Это нелепо.

Люси перестала улыбаться и разразилась хохотом.

— Грэм, я просто шучу. Не воспринимай все так серьезно. Расслабься немного. Но — да! — если ты действительно не против, я с удовольствием воспользуюсь твоим предложением. Это мое счастливое платье.

— Не такое уж оно и счастливое, раз его обрыгал ребенок. Твоя уверенность в том, что оно приносит удачу, опровергнута реальностью.

— Ого! — Люси даже присвистнула и покачала головой. — От твоих манер может не только стошнить, — с издевкой в голосе сказала она.

— Я не это имел в виду… — Мои слова затихли, и, хотя Люси продолжала улыбаться, я заметил, как дрожит ее нижняя губа. Я обидел ее. Конечно, обидел — не специально, но все же это случилось. Я потоптался на месте и выпрямился. Нужно было что-то сказать, но слова не шли на ум.

— Пожалуй, я поеду домой и постираю платье там, — сказала она, понизив голос, и потянулась за своей сумкой.

Я согласно кивнул. На ее месте я бы тоже не захотел оставаться рядом с собой. Когда она вышла на улицу, я заговорил:

— Я не очень дружу со словами.

Она обернулась и покачала головой.

— Нет, я читала твои книги. Ты хорошо владеешь словами — даже слишком хорошо. А вот чего тебе не хватает, так это навыков общения с людьми.

— По большей части я живу сам в себе, в своем воображении. С людьми общаюсь крайне редко.

— А как же моя сестра?

— Мы почти не разговаривали.

Люси рассмеялась.

— Уверена, с таким подходом очень нелегко строить отношения.

— Нас практически все устраивало.

Прищурив глаза, Люси покачала головой и сказала:

— В любви можно быть довольным только полностью, не меньше.

— А разве кто-то говорил о любви? — ответил я. Печаль, заполнившая ее взгляд, заставила меня отвернуться. Когда Люси моргнула, печаль исчезла. Я оценил, насколько быстро она справляется с эмоциями.

— Знаешь, улыбайся, и люди к тебе потянутся, — сказала Люси.