Привенчанная цесаревна. Анна Петровна
Шрифт:
— О, мой государь, это была бы слишком большая честь для Аньхен.
— Значит, не удосужились.
— Но, мой государь, её высочество царевна Екатерина Алексеевна два раза присылала подарки Аньхен.
— Она — крёстная мать. Это другое. А сама заходила?
— Но разве это имеет такое значение, мой государь? Если бы знали, сколько подарков Аньхен получает от фрейлен Варвары и фрейлен Дарьи. И с ней приходит даже играть фрейлен Анисья, сестра самого господина Меншикова. Они так добры.
— Они добры? А какими же ещё они могли бы быть!
— Мой государь, вы так строги к людям,
— Тебе бы хотелось всех оправдать, добрая твоя душа.
— Но я живу среди них каждый день, государь, и как я могу не благодарить их за их снисходительность и внимание. Перед ними я их не заслужила. И вот теперь с Катериной Петровной...
— Да, жаль, что Господь не дал первой моей дочке веку.
— Господь дал знак с самого её рождения, мой государь. Она была так слаба и так часто болела, что я старалась не напоминать вам о ней. Предсказание повивальной бабки сбылось: она прожила всего полтора года.
— Не обижайся, Катя, что не был на похоронах. Дел много.
— Я всё понимаю, мой государь. И потом обречённое дитя.
— Вот видишь, а у самой глаза в слезах. Не смей, слышишь! Не люблю бабьих причитаний.
— Нет, нет, мой государь. Вам просто показалось.
— А Аньхен береги, крепко береги.
— Мой государь, а я хотела обратиться к вам, если вы разрешите, с просьбой и очень боюсь, что вы в ней мне откажете.
— Напротив, я её непременно исполню — вместо подарка. Говори, говори!
— Государь, вы опять отправляетесь в поход и будете жить в лагере вместе с солдатами?
— А как же иначе?
— Позвольте мне стать вашей маркитанткой.
— Ты собираешься вести лагерную жизнь?! Полно, Катя.
— О, подождите мне отказывать, мой государь. Я буду проводить целые дни безвыходно в вашей или любой вами назначенной палатке. Я буду заботиться о вашем белье, постели, еде. И — мне не будет так страшно за вас, мой государь. Я умоляю вас!
— Нет! А впрочем... Ладно подумаю.
— И всё-таки это всего лишь мальчишка, которому случайный успех ударил в голову. Не больше того.
— Государь, даже страшась твоего гнева, не могу с тобой согласиться. Всё верно, Карл на десять лет моложе тебя, и он пришёл к власти, когда ты находился в Великом посольстве, но...
— Какие ещё «но»? Всем известна его беспечность, любовь к забавам и придворным развлечениям. Он не может быть настоящим полководцем.
— И снова, государь, я только частично соглашусь с тобой. Ты прав, у Карла не хватило ума понять, сколь опасен для него наш секретный договор с Данией и Полыней о внезапном нападении на его государство с трёх сторон. Но он мог о нём и не знать. И если бы условия договора осуществились, шведский король неминуемо пошёл бы на большие уступки земель.
— Вот-вот, война началась, и первый же его приказ взять Ригу ни к чему не привёл.
— Ты, государь, забыл, что польский король приказал одному саксонскому отряду вторгнуться в Ливонию и захватить Ригу, а шведский
губернатор Эрик Дальберг все королевские планы порушил.— Любую крепость можно с ходу и не взять. Тут обстоятельства складываются по-разному.
— То, что Августу захватить Ригу не удалось, можно любыми обстоятельствами объяснять. А вот то, что как раз после Риги Карл всякие забавы забросил и за дело всерьёз взялся, с этим, государь, не поспоришь.
— Удача к нему повернулась.
— Скажем, удача. Как это он одним ударом Данию-то от нас отделил и Фридриха Датского к миру с ним склонил в Травендале? Он, доносчики говорят, и с Польшей так полагал разделаться — только тут ему наше вторжение в Ингерманландию карты маленько спутало.
— Что ж, в быстроте решений Карлусу не откажешь.
— И в точности, государь, тоже. Вспоминать не хочется, только для дела непременно нужно.
— Не красные девки, можем и полынной настоечки хлебнуть. Быстро это Карлус в Пернове высадился и к Нарве подошёл. И себя в бою отменно показал.
— Да уж куда лучше, коли дважды под ним лошади убиты были.
— Сам знаю, и об отваге его солдатской слова плохого никому сказать не позволю.
— А ведь мог бы, тогда же мог войну миром окончить. Англия с Голландией посредниками быть вызывались. Наотрез отказался.
— Иной расчёт имел. Ведь те державы хотели его на свою сторону склонить в разделе испанского наследства поучаствовать, а ему оно ни к чему было. Вот и отказался.
— Еле начала 1702 года дождался — на Польшу накинулся. Куда тебе — и Варшаву, и Краков одним махом взял.
— Ну, уж тут не военные его заслуги. Исхитрился с конфедератами в дружбу войти. Уговорил их короля Августа низложить, а Станислава Лещинского, себе удобного да угодного, избрать.
— Себе, может быть. А поляки с новым королём никак в комитиву войти не могли. Зря, что ли, Карлус столько времени в Польше провёл — всё ставленника своего поддерживал, польские страсти унимал. С поляками ведь ухо востро всегда держать надобно.
— Так ведь в 1705-м мир с поляками заключил.
Торговались с ним, торговались, а напоследок сдались. И выторговал он у них немало.
— Ты то, государь, в расчёт возьми, что свободу вероисповедания он у конфедератов выторговал. У них же и о помощи против России договорился. А Август-то в своей Саксонии и править, и воевать с ним продолжал. И это, по-твоему, успех, Пётр Алексеевич?
— Успех, да ещё какой. Карлус и в Саксонии успешно воевал. Заставил Августа от польского престола отречься, да, кстати, и от союза с нами. Альтранштедтский мир — долго он нам помниться будет.
— И ещё год в Саксонии провёл. Любит успехи свои закреплять да подкреплять. Осмотрительный какой стал.
— А что — не закрепил, что ли? С римским императором договор заключил, чтобы имела Швеция в его владениях и делах особые преимущества. И стала Швеция ни много ни мало членом имперского союза. Вот в какие герои наш Карлус-то вышел.
— А всё сестрица его ненаглядная, Гедвига София. Она его всю жизнь на ратные подвиги подзуживает.
— Полно тебе, не столько она, сколько супруг её Фридрих Гольштейн-Готторпский. Ему только бы чужими руками воевать да с чужой славы сливки снимать.