Привет, любимая

– Да пошел ты!
– свирепо огрызается Рыжий.
– Сказал: надо ждать.

Чего ждать? Чего? Я так давно жду... Все жду, когда же моей кушетке разрешат плыть дальше. А они не разрешают. Рыжий не разрешает. Держит зачем-то кушетку. Ведь я могу не успеть... Туда... В тот замечательный светлый коридор, откуда просто веет великой любовью и покоем... Могу не успеть. Надвигается ночь. Вот... Вот она - эта непереносимая чернота... Вокруг меня... Она страшная. Она на меня давит. Я ничего не вижу!

– Дайте мне уйти отсюда!

– кричу я в испуге.

– Куда, Аленький?
– тревожно спрашивает меня Рыжий.

Где он? Тут темно. Холодно. Я его не вижу. Шарю вокруг руками.

– Миша! Миша!

– Я здесь... здесь...
– шепчет он нежно и берет меня за руку.

Ничего не вижу. Где же он?

– Миша! Не уходи! Пожалуйста! Ну, не уходи!
– я плачу.

– Вот глупая, - невесело смеется он.
– Куда я от тебя уйду? А, любимая?

Почему я не вижу, как он смеется? Не вижу его замечательных чертиков в глазах? Кругом темно. Куда же он делся?

– Миша-а-а-а-а ...
– снова кричу я.

Что-то мокрое и холодное касается моего лба.

* * *

Солнце било прямо в лицо. Я зажмурилась. Трудно привыкать к свету. Настолько от него отвыкла. Вещи приобрели какие-то слишком резкие очертания. А у меня совсем еще недавно все плыло перед глазами, то исчезая, то появляясь вновь. Теперь уже ничто никуда не исчезает. Все на своих местах, все неподвижно. И этот свет... Глазам больно!

– Мама...
– послышалось рядом.

Я осторожно приподняла ресницы. В полосе яркого солнечного света стоял Ванечка. Руки по-взрослому держал в карманах шортиков. Его рыжеватые кудряшки сверкали на солнце разноцветными брызгами. Где-то я такое уже видела. Но где? Когда? Вот досада, нее могу вспомнить.

– Ваня, - позвала его. И сама себя с трудом услыхала.

– Мамочка, молчи, не то кашлять будешь, - командирским шепотом сказал Ванечка, смешно вытаращив глазенки.
– С тобой нельзя говолить. Папа лугается!

– Кто?

– Папа, - торжественно пояснил Ванечка и добавил, засияв радостной улыбкой.
– К нам папа плиехал!

Фу-у... Это все еще бред. Конечно, я брежу... Вот и голова кружится. И дышать тяжело. Интересно, какой такой папа мог приехать к Ванечке? Бред, да и только...

– Какой еще папа, Ванечка? Что ты, милый?

– Обыкновенный папа, золотко. Как у всех. И хватит сюсюкать с парнем! Ванечка! Растишь мне из мужика бабу!

Я с трудом повернула голову на этот голос. На стуле у стены сидел Мишка. Уставший. Лохматый и небритый. Расслабленный, как отдыхающая кошка.

Ну вот! Небритый Мишка! Разве это не бред?

– С Ванечкой сколько не сюсюкай, все равно бандитом растет, - пояснила я недовольно. Пусть Мишка не заблуждается на счет сына. Потом опять взглянула на Рыжего и иронично спросила:

– Кстати... Это ты что ли папа?

– А кто еще, хотелось бы мне знать?!
– воинственно спросил он. В глазах его плясали омерзительные чертики.

– Ванечка, - тихо попросила я, - посиди немного на кухне, милый. Мне с Ры ... с твоим папой поговорить нужно.

Ванечка с места не сдвинулся. Стоял, теребил кармашек на шортиках. Вопросительно глядел на отца.

– Иди, Ванька, иди, - снисходительно разрешил тот.

Ванечка развернулся и колобком укатил на кухню. Ну вот, он меня уже и не слушает. Я для него больше не авторитет. Черт знает, что такое! И этот Рыжий... Я закрыла глаза. Устала. Но память вдруг сыграла со мной злую шутку. Вспомнилось, как мы стояли в прихожей у Олега, а потом - на лестнице. Вспомнились Мишкины слова: "Чей сын?.. Когда это мы с тобой успели?.." А теперь ему, значит, сын понадобился? Признал отпрыска? Обида заполыхала в душе... Бабу ему, видите ли, из мужика растят!.. Обида и гордость...

– С чего ты взял, что это твой сын?
– спросила, стараясь придать голосу безразличие.

– Мне его мать три дня назад сама об этом сказала.

– Его мать была не в своем уме. Она тебе наврала.

Мне страшно было смотреть на Рыжего. Страшно увидеть, как его взгляд становится ледяным. Что я несу? Ведь ему, наверное, все давно доложили... Потому я не открывала глаза. Слышала, как он поднялся со стула. Подошел совсем близко и присел ко мне на кушетку. Тяжелый какой. Кушетка под ним, как человек, вздохнула. Взял меня рукой за подбородок.

– Ну-ка! Открывай глаза, симулянтка. Хватит притворяться умирающей.

Я подчинилась. По старой привычке? Может быть. А, скорее всего, из желания еще раз посмотреть на него. Ведь хорош же, мерзавец! Даже такой помятый.

Он смотрел на меня с нежной жалостью, затаив где-то в глубине глаз улыбку. И опять у меня возникло ощущение, что где-то я это уже видела ...