Привидения на цыпочках

– Здорово!
– сказал Алешка.
– Они от стыда краснеют.

– Здорово-то здорово, только служащие фирмы не смогли установить, когда произошло копирование. И кто мог его сделать. Но по некоторым сведениям, сработали наши умельцы. И вот теперь мы должны их разыскать. Послезавтра лечу в Лондон, надо кое-что на месте проверить.

– И я с тобой!
– сказал Алешка.
– Мне тоже там надо кое-что проверить. Да и соскучился я по Англии. По всяким ледям и джентльменам.

– Ты посмотри на него!
– сказал папа маме.
– Все у него просто. Сел и поехал. Дружок, это ведь не к бабушке съездить. Документы нужно оформлять, визу…

– Ладно, не поеду, - Алешка махнул рукой.
– Но поручение тебе дам.

– Проверить, на месте ли «ихний Тауэр»?

– Я тебе потом скажу, я еще сам не знаю.
– Братец на секунду задумался. И без труда перелетел из Лондона в Москву мысленно.
– Пап, а кто у нас в правительстве всякие разрешения на стройки дает?

– А тебе зачем?

– А я на него анонимку президенту напишу. Пусть он его посадит.

Папа засмеялся и махнул рукой:

– Ладно, пусть посадит. Кошкин его фамилия.

– Так я и знал! Мне только проверить надо было. А то вдруг Лёвик все мне набрехал…

– Алексей!
– оборвала его мама.
– Что за слово?

– Ну насвистел. Какая разница!

– Натрепался, - сказал папа и подмигнул Алешке.

– Сказал неправду, - строго сформулировала мама.
– А, кстати, что-то его давно не было.

– Потому что ты давно пирожки не пекла.

– А давайте проверим, - предложил я.
– Мам, напеки пирожков, а? Или лепешек.

– Присоединяюсь, - сказал папа.
– Но вовсе не для того, чтобы Лёвика подманить. Я присоединяюсь из личных соображений.

Мама засмеялась и пошла выбирать место для своей копилки по кличке Пусси.

Глава VII

«Растяжка» в калоше

На следующем уроке литературы тетя Ира сделала вид, что разделяет наши вкусы и пристрастия. И даже довольно остроумно продолжила сказку о колобке:

– И говорит Лиса: «Колобок, Колобок, я тебя съем». «Я сам тебя съем», - ответил Колобок. Ам, и проглотил Лису. И получился не простой Колобок, а пирожок с мясом.

– Как жестоко, - покачал головой Никишов.

– Да, жестоко, - согласилась тетя Ира, - но такова жизнь. Это тебе не созерцательная японская поэзия. Жизнь - это борьба. В основном, борьба за справедливость. И поэтому у каждого борца должен быть внутри свой стержень.

– А вы борец?
– спросил Никишов.
– За справедливость? Или за пирожок с мясом?

Ну, сейчас тетя Ира к директору побежит…

Не побежала. Внутренний стержень не позволил. Но почему-то тетя Ира бросила на Никишова после его слов странный взгляд. Обиделась за пирожок с мясом? Не похоже. Скорее, она будто хотела сказать глазами: «Ну что ты ко мне цепляешься? Мы ведь должны быть друзьями. И соратниками в борьбе за справедливость».

– А ты, Сережа, мне говорили, хороший спортсмен?

– Хороший, - буркнул Никишов.
– Будущий чемпион. Только тренироваться теперь негде. А у нас скоро соревнования с гимназией.

– Почему негде?
– наивно удивилась тетя Ира.

Своим удивлением она попала в больное место. И ей тут же обрисовали мрачную картину.

– Какая подлость!
– сказала она.
– И вы терпите? Да я бы давно взорвала эту стройку к чертовой матери! Ой, извините, не сдержалась.

Нам это понравилось. Наши учителя, конечно, тоже возмущались. Но никто из них не высказывался так горячо и открыто.

– Вы знаете, друзья мои, - стала вспоминать тетя Ира, - когда я училась в школе, у нас был очень вредный учитель рисования. Он был пьяница и все время спал на уроках. А чтобы мы ему не мешали, он заставлял нас рисовать его портрет. Пока он спит.

– Представляю, - усмехнулся Никишов.

– Вот именно! А он собирал наши рисунки, показывал их завучу и жаловался, что мы рисуем на него злые карикатуры.

Что-то мне ее история напомнила. Какую-то книгу. «Республику ШКИД», кажется. Или я путаю? Но какое-то неясное еще подозрение запало мне в душу.

– Вот гад! А вы терпели?

– Ничего мы не терпели!
– Тетя Ира даже раскраснелась от воспоминаний. Глаза ее сверкали, как сережки в ушах.
– Я организовала группу протеста. Мы поборолись-поборолись и добились, что его выгнали. А вы, - тут она нахмурилась, - вы, друзья мои, все терпите.

– И ничего не терпим, - вскочила Ленка Огурцова, симпатичная, но глупая девочка.
– У нас тоже есть группа протеста. Непримиримые! И мы тоже боремся!

– Плохо боретесь!
– Тетя Ира хлопнула кулачком по столу.
– Вам, наверное, не хватает активности. Настоящая борьба должна быть неустанной. Только тогда она приведет к победе. Вашим непримиримым нужен хороший главарь.

Тетя Ира сказала это так, будто предлагала себя на роль хорошего главаря. Но она имела в виду совсем другое.

– Вот, например, Сережа Никишов. Он вполне может возглавить ваше стихийное движение. И поэзию любит, и спортом занимается.

Тут по классу побежали смешки и шепоток. Начались всякие ужимки и переглядки.

– Понятно, - усмехнулась тетя Ира и раскрыла журнал.

И с этого урока у нее установились хорошие отношения с Серегой. Он больше не донимал тетю Иру японской поэзией, а она не пыталась изменить то, что вложил в нас и привил нам Бонифаций.

– А Ирка - ничего, - сказал мне как-то Никишов.
– Боевая.

Однажды после уроков я увидел, как они шли вместе к метро и что-то горячо обсуждали. Но потом Серега спустился в переход, а тетю Иру подхватил черный «Мерседес». И умчал в неизвестном направлении. Странно, но машина (а таких в городе сейчас полно) показалась мне знакомой. Не цветом, не формой кузова, а чем-то еще, какой-то мелочью, которую я уже видел. И видел совсем недавно.

Почему-то этот пустяк испортил мне настроение. Бывает, конечно, пытаешься что-то вспомнить - и никак не получается. Злишься на себя, копаешься в памяти. Но здесь нечто другое возникло - какая-то неосознанная тревога. Которая вот-вот перейдет в откровенный страх.

Почему?

И вдруг через несколько дней оказалось, что встревожился я не напрасно. Правда, произошедшее никакого отношения к тете Ире и «Мерседесу» не имело. Просто Никишов явился утром в школу с громадным фингалом под левым глазом. Накануне вечером его встретили возле подъезда какие-то парни. Их было двое. В черных куртках и спортивных штанах. Разговор был очень короткий.

Один сказал, ткнув себя в грудь:

– Я - Джин, а он - Тоник, - и показал пальцем на второго амбала.
– Мы джин с тоником. А ты? Ты Никишов?