Привычка выживать

От Пита Мелларка необходимо избавиться быстро и без шума.

И как можно раньше.

…

Выпроваживают Пита из Президентского Дворца с прежним пафосом. Те же узкие коридоры, те же высокие окна, через которые причудливо преломляется свет. Уже находясь в широком холле, и задерживаясь по непонятной причине, Пит поднимает взгляд, чтобы рассмотреть искусную лестницу, ведущую на второй этаж, и вдруг чувствует себя пойманным в сети. На самой верхней ступеньке он видит девочку лет двенадцати. Светлые волосы, голубые глаза, в которых детская непосредственность слишком тесно переплетается с житейской мудростью. Девочка смотрит на него прямо, даже вызывающе, и иллюзия спадает, и дыхание возобновляется. Это – вовсе не Примроуз Эвердин. У Прим более светлые волосы, она немногим старше, у нее нет жесткой складки в уголке тонких, почти бесцветных губ. К тому же, Прим мертва, а эта девочка, так поразительно похожая на нее, но так же разительно от нее отличающаяся, недовольно прерывает зрительный контакт, и пытается вырвать свою маленькую ладонь из руки темнокожей женщины, так недовольно окликающей ее и уводящей куда-то.

Пит не мог и подумать, что внучка Президента Сноу будет так похожа на сестру Китнисс Эвердин.

К счастью, Китнисс никогда не узнает, какими злыми порой бывают шутки природы.

Конец второй части.

========== ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Главная героиня. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, которая возвращает читателя в пролог ==========

Светлые волосы. Голубые глаза. Бледная кожа. Во взгляде – что-то, сродни высшей мудрости, таящее в себе красоту невинности и опасности знаний. Пит задумчиво рассматривает фотографии внучки Сноу, доступные широкому кругу пользователей. Фотографий мало, и все они сделаны давно, еще до революции. На них девочку почти всегда можно обнаружить рядом с суровым дедом, маленькую, очень нежную, в платьях длиной до колена, с цветами в волосах. Пит рассматривает девочку очень пристально, будто выискивая какие-то изъяны, ту порочность и деспотизм, которые не могли не передаться к ней по линии матери, но которые пока не обнаружили себя на красивом лице.

– Что с тобой? – спрашивает Джоанна, впервые подавая голос за целый вечер. С тех пор, как трое живущих в этой квартире узнали о том, что Китнисс вовсе не мертва, напряжение усилилось. Не осталось места для прежних жестоких и болезненных шуток, не стало места даже для банальных слов, и в комнатах повисла неприятная, режущая слух, тишина.

Пит не оборачивается. Джоанна стоит за его спиной в халате, под которым, разумеется, ничего нет. Ее ничуть не смущает присутствие Хеймитча, если постоянное затворничество в комнате и редкие вылазки на кухню и в санузлы можно назвать присутствием, разумеется. Джоанну никогда ничего не смущает, и, вместо того, чтобы убраться подобру-поздорову, она присаживается рядом и тоже смотрит на увеличенное фото, затем, устав, отбирает у Пита планшет.

– Что с тобой? – повторяет внушительным, не терпящим молчания тоном.

– Я видел внучку Сноу, - просто отвечает Пит, понимая, как сильно он устал.

– Маленькая девочка впечатлила тебя больше нашего министра связи? – Джоанна фыркает. – Не хочешь рассказать, что именно эта малютка сделала? Скрутила тебя на самом входе и пообещала отомстить за деда?

– Нет, - Пит медлит. – Она очень похожа на сестру Китнисс.

Выражение лица Джоанны можно толковать однозначно. «Опять эта Китнисс». Но, не отпустив очередной колкости, она изучает лицо внучки Сноу более тщательно, и соглашается.

– Ты хочешь узнать что-то о ней?

Пит вспоминает о своей недолгой поездке в Четвертый Дистрикт, вспоминает, как наблюдал за мисс Эвердин – светловолосой, голубоглазой, когда-то очень красивой женщиной, которая за недолгое время успела похоронить двух своих дочерей. Первая, Китнисс, напоминала своего отца, в то время как вторая была точной копией ее самой. Примроуз Эвердин, чье имя было вписано в первый раз на Жатве 74 Голодных Игр. И Китнисс Эвердин, вызвавшаяся на место своей сестры.

Действительно, удача никогда не была на их стороне.

– Разумеется, нас с нею не знакомили, - Джоанна отдает Питу планшет. – Президент пусть и гордился своими куклами, маленькой внучке дарил других кукол, более безопасных. Но что-то я, наверное, могу рассказать. Что тебя интересует?

– И какая она?

– О, - следует долгая пауза. – Понятия не имею. Я же говорю, нас с ней не знакомили. Я слышала, что она весьма талантлива по части пения, неплохо рисует, хорошо воспитана, хотя и капризна, но что еще я могла услышать о внучке тирана, державшего в своих когтях целую страну? – Джоанна смеется. – О ней не ходили плохие слухи. Чего нельзя сказать о ее покойной матери.

Пит оживляется.

– Она сирота?

– Ее родители погибли, когда ей не было и пяти, насколько мне известно. И история эта очень темная, потому что мне о ней ничего неизвестно, - Джоанна цокает языком и вдруг грустнеет. – Финник бы пригодился нам сейчас. В его арсенале было много страшных и не очень секретов, - Питу кажется, что впервые он видит Джоанну такой грустной, но иллюзия растворяется, едва девушка поднимает свои лихорадочно блестящие глаза. – Я знаю, что единственная дочка Сноу была редкой оторвой, и нервы своего драгоценному папочке истрепала вдоль и поперек. Кажется, она даже замуж умудрилась выйти, не получив родительского благословения. Представь, как ей было тяжело проделать такое?

Пит не представляет. Пит выключает планшет и идет на кухню ставить чайник. Хочется пить и спать. Пит стучится в комнату, ставшую комнатой Хеймитча, но в ответ получает недовольное бормотание и от двери отходит.

– Этот алкоголик еще долго протянет? – хмуро спрашивает Джоанна, уже устроившись на стуле на кухне, и приготовив даже чашку для чая, в который (Пит видит это по хитрющим глазам) обязательно добавит что-нибудь алкогольное, если после Хеймитча что-нибудь алкогольное способно спастись. – Мне безумно не нравится его нахождение в этой квартире. Мне кажется, он способен захламить любую территорию своего обитания в предельно сжатые сроки.

– Ну, - Пит качает головой, - здесь у него еще и помощник есть.

На подколку, которую даже и подколкой назвать трудно, Мейсон не реагирует. Ее волнуют совсем другие вопросы, вопросы, которые она не может не задать, пусть даже они запретны, неприятны, даже опасны.

– Что интересного рассказал тебе Плутарх? – и отвлекается на шаги Хеймитча.

– Шансов на то, что Китнисс придет в себя ничтожно мало, - говорит Пит первое, что приходит в голову, и Эбернети, кое-как доползший до свободного стула (одного из двух стульев, вообще в этой квартире находящихся), шипит, ударившись локтем о стол. Конечно, бывшего ментору больно даже не из-за удара, но из-за новости, но новости в последнее время учат его быстро трезветь.

– Может, у этого сумасшедшего врача получится вернуть ее обратно? – спрашивает он как-то робко, так, что Джоанна, только что хотевшая сказать очередную гадость, беззвучно давится воздухом и отворачивается. Потом, правда, не выдерживает.

– Особенно, если вспомнить, кто помог ей дойти до нынешнего состояния, - и прикусывает язык. Хеймитч смотрит в ее сторону недобро, и кулаки его сжимаются.

– Я тоже помог ей дойти до ее нынешнего состояния, - говорит Эбернети жестко, совсем не ожидая, что кто-нибудь здесь начнет его защищать. Никто и не защищает. Ни у кого здесь больше нет сил защищать и даже защищаться. – Я виноват. Но я не знаю, как загладить свою вину.

– Ей плевать на твое чувство вины, - внезапно говорит Пит, удивляя даже Мейсон своим жестким тоном. – Китнисс Эвердин сейчас в состоянии овоща, и ей нельзя ничем помочь…

Хеймитч не позволяет ему договорить до конца задуманную фразу. Хеймитч подскакивает со стула слишком резко для человека, еще пять минут назад с трудом стоящего прямо. Пит ниже бывшего ментора, и ментор нависает над ним, еще пьяный, разгневанный до последней стадии, и уже не сдерживающий своей ярости.

– Переродок ты или нет, - говорит Хеймитч очень тихо, каким-то нечеловечески серьезным голосом, - всегда думай о том, что и как ты говоришь. Она не была святой, но любая гадость, сказанная о ней, приближает тебя к вернейшей смерти. Она была хорошим человеком, и все потеряла. Всех потеряла, Пит. Она мертва, а мы, черт побери, живы, и в этом нет никакой ебаной справедливости.