Привычное проклятие

Год за годом с первыми морозами появлялись тролли на берегах Тагизарны и по весне исчезали вновь. Откуда их приносила Многоликая и куда они потом возвращались — о том люди не ведали. Должно быть, подарочек из Подгорного Мира.

Первыми заявлялись небольшие стаи: крупные, воинственные самцы и самки с дубинами, копьями, каменными топорами и огромными пращами. Они рыскали по лесу, проверяя, не изменилось ли что-нибудь в привычных местах зимовки. Охотились, нападали на окрестные деревни, ловили одиноких путников.

Позже, когда силуранская зима уже вовсю крутила снежные вихри над речными обрывами, к отрядам присоединялись дети, беременные самки и старики.

В этом году незваные гости нагрянули до снега, в распутицу. По-хозяйски обшарили округу и лишь потом, словно только что вспомнив, наведались в пещерный город. Злобно пофыркали, учуяв свежий человечий запах, оставленный разбойниками-кладоискателями. И разложили по пещерам свой нехитрый скарб, как делали это каждую осень.

* * *

Недотепка ничего не выдумала. Эйнес понял это, едва увидев два кола, вбитых у входа в пещеру. Меж кольев на веревке был натянут полог из шкур.

Эйнес затаился в ивняке — там же, где вчера пряталась от разбойников бабка Гульда. Он видел, как трое троллей, откинув полог, вышли из пещеры и, гогоча над чем-то лишь им понятным и смешным, направились куда-то берегом реки.

Человек выждал немного, затем рискнул подкрасться ближе. Полог был неподвижен, ни одного звука не доносилось из пещеры…

Впрочем, нет! Вслушавшись, Эйнес уловил тихий, монотонный, безудержный плач. Тоненький такой скулеж… но кто скулил, человек или зверь?

Мужчина подобрался к самому пологу, чуть поколебался и тронул краешек вонючей шкуры. В открывшуюся щель ничего нельзя было разглядеть: темнота — хоть глаз выколи. Но вроде бы из этой темноты никто не собирался наброситься на него и шарахнуть дубиной по голове.

«Эх, была не была!» — Эйнес решительным движением сорвал полог с веревки. Утреннее солнце ворвалось в пещеру.

Ни солнце, ни человек не обнаружили внутри ничего опасного.

Эйнес не был раньше в пещере и не мог оценить, как изменилась она со вчерашнего дня: на полу появилось кострище, в углу валялась груда шкур, а на стене головней из костра были начертаны несколько волнистых линий и пятно над ними.

Конечно, человек не знал, что картина изображает реку и плот. Он на эти художества и взгляда не бросил. Помня рассказ Недотепки, с опаской посмотрел на каменную лестницу: не спускаются ли оттуда тролли? Но сверху — ни звука… только хнычет где-то близко несчастный детеныш.

А где хнычет-то?.. Ага, вот он, колодец!

Эйнес поспешно пересек пещеру, встал на четвереньки над темным провалом у дальней стены. Да, внизу калачиком свернулось что-то непонятное, темное… то ли и вправду человек, то ли…

Фигурка внизу зашевелилась, встала… нет, не на ноги, на задние лапы! Кто там, на дне, сидит — толком не разберешь, но к людскому племени эта злосчастная тварь точно не имеет отношения. А значит, можно уходить!

И тут от входа донесся странный голос:

— Его с-съедят! Нельз-зя, он малыш-ш!

Эйнес вскочил, обернулся, выхватил меч.

На сорванном пологе из шкур стояло чешуйчатое чудовище с алыми глазами. Ящер! Эйнес видел их во время нападения на постоялый двор.

Но сейчас клыкастый монстр не собирался нападать на человека. Не скалил клыки, не поднялся в боевой стойке. Даже глядел мимо Эйнеса — на черный провал у стены.

И продолжал на той же монотонной, шипящей ноте:

— Малыш-шей ес-сть нельз-зя!

Из колодца донеслось пронзительное верещание. Маленькая фигурка на дне запрыгала. Теперь видно было, что это ящерок — совсем еще мелкий. Должно быть, Эйнесу по плечо…

Человек убрал меч в ножны. Большой ящер в два прыжка очутился у колодца, припал на передние лапы, опустил вниз голову и резко зашипел.

Снизу донеслось ответное шипение. Человеческое ухо непривычно к речам ящеров, но сейчас Эйнес был уверен, что голос малыша полон радости и надежды.

«Да это же мать! — ахнул про себя Эйнес. — Мать нашла своего детен… своего ребенка!»

Странно устроен человек! Еще недавно для Эйнеса ящеры были жуткими чудищами. И сейчас вроде бы ничего не изменилось: клыки, когти, горящие алые глаза… Но слово «мать» волшебным образом все преобразило.

Мать искала пропавшего ребенка. Небось через всякие передряги прошла: вон на боку чешуя содрана до кожи! А теперь нашла — и успокаивает свою кровиночку: мол, не плачь, спасу! А малыш-то как жалобно голосит!..

Ну и как эта зубастая мамаша намерена вытаскивать свое чадо из ямы? У нее ведь даже веревки нет…

Зато у Эйнеса — есть!

Человек поспешно сбросил моток с плеча:

— Эй, гляди! — Он продемонстрировал ящеру обруч с сеткой на конце веревки. — Сейчас опущу эту штуку в яму. Пусть малыш на нее встанет и уцепится за веревку. Вытащим!

При звуках человеческого голоса мать попавшего в беду малыша резко вскинула голову. Забыла, бедняжка, про все на свете, даже про человека с мечом, когда услышала, как плачет ее сокровище! Осторожно протянула голову к веревке, обнюхала обруч и прошипела:

— Хорошего…

Эйнес уже собрался размотать веревку, как вдруг чешуйчатое существо взвилось на задние лапы и ощерилось.

Человек сразу понял, что все это устрашение — не для него: ящер обернулся к выходу из пещеры. Эйнес и сам уже расслышал приближающиеся голоса.

Тролли!

— Наверх! — быстро проговорил Эйнес и кинулся к лестнице. Ящер поспешил за ним.

(Человек и не заметил, что снова начал думать о неожиданном союзнике как о ящере, самце — с того мгновения, как тот оскалил клыки.)

В верхней пещере было светло: новые хозяева не захотели или не сочли нужным занавесить шкурами отверстие, глядящее на реку.

Но даже речной ветерок, свободно гуляющий по пещере, не мог унести запах гнили, разложения: на полу валялась задняя часть туши лося и голова с огромными рогами. А у самой лестницы к стене была прислонена массивная деревянная рогатина, с которой на веревках, продетых сквозь жабры, свисали два крупных сома.