Приют Грез

струны. Они еще долго будут звенеть в ее душе, образуя диссонанс с другими струнами, вибрации которых доныне заполняли жизнь. Вопрос только в том, какие окажутся сильнее.

Эрнст кивнул:

–  Трикс - милая девушка. Кровь у нее была горячая, а характер легкомысленный. Об остальном легко догадаться. Она живет на чьем-то содержании. Сдается мне, Фриц, что число твоих подопечных увеличивается на единицу.

–  Чем больше, тем лучше.

Они поговорили еще с полчаса и ушли.

На улицы городка спустился весенний вечер. Позеленевшая от времени башня старинного собора возвышалась над людской суетой недвижным символом вечности. Под мостом глухо урчала река. О чем? О людях. В скверах цвела весна.

Эрнст оборачивался и смотрел вслед каждой проходившей мимо девушке.

–  Они так держатся, будто на голове у каждой - по невидимой короне. Это делает с ними весна.

–  Тут одновременно и гордыня и смирение. Они чувствуют, как в них пробуждается женственность. А это означает: отдавать и служить.

–  Знаешь, Фриц, женщины все же намного лучше нас.

–  Как это тебе вдруг пришло в голову?

–  Сам не знаю. Любовь - ясное тому доказательство. У мужчины она в большей степени вожделение, у женщины - жертвенность. У мужчины примешано много тщеславия, у женщины - потребности в защите. Я имею в виду женщину, не самку.

Фриц улыбнулся.

–  В юности я утверждал, что мужчина вообще не способен любить. Но потом сам же это опроверг. Нужно подняться от чисто физической плотской любви к любви духовной. Многие называют любовью обычное томление чувств. А любовь - чувство в первую очередь душевно-духовное. Из-за этого ей вовсе не надо быть платонической, блеклой и бесплотной. Но физическое созвучие должно быть лишь усилением или выражением душевного единения. Любовь - это упоение. Но не упоение плоти, а упоение душ. Я не ханжа. Но чисто плотскую любовь презираю. Высшая степень душевно-духовного единения, выражающаяся и физически, - вот что такое любовь. Возьмем, к примеру, Паульхен. Для нее любовь - это тайна за семью печатями. Но кокетничать она худо-бедно умеет. А вон и Фрид появился.

Фрид радостно подошел к ним и сердечно поздоровался с Эрнстом.

–  Ну, Фрид, - заговорил тот, - с каких это пор ты торчишь здесь на променаде - выставке для школьников и девочек-подростков?

–  Но ведь это такое великолепное зрелище - яркие сочные весенние краски, пестрые платья девочек, - в них персонифицируется сам месяц май. Это многообразие красок и форм, эти передвижения, сливающиеся в великой гармонии, - май объединяет все это в моей душе, я словно бы испытываю нежную ласку после трудного дня.

–  Ловко выкрутился,- расхохотался Эрнст.- Мне плевать на нежную ласку. Мне больше нравится буря. Но не таится ли за твоим безличным желанием ласки со стороны зрелища куда более личностное желание - заменить зрелище на еще более нежную девичью ручку? Ведь людям свойственно искать для своих общих склонностей какое-то более частное воплощение. И воплощение твоего весеннего настроения, именуемого «май», предполагает «девиц», точно так же, как доминантсептаккорд непременно разрешается в фа мажор. В противном случае получается ложный вывод. Девицы неотделимы от мая! Или же ты специализируешься по ложным выводам?

–  В детстве я любил играть на губной гармонике. Поэтому я склонен к гармонии и гармоничным воплощениям.

–  Значит…

–  Впрочем, мне пора… - Он залился краской и посмотрел искоса на противоположную сторону улицы, откуда некая кокетливая девчушка бросала на него такие взгляды, что вполне могли и обжечь.

–  Ну, Фрид, - сказал Фриц, заметивший этот маневр, - тогда переходи на фа мажор…

Фрид рассмеялся, пожал им руки и демонстративно взял след кокетливой девчушки с косичками.

–  Послушай, Фриц, я кажусь самому себе Мафусаилом: почему это я вышагиваю тут, так сказать, в одиночестве?

–  О, черт меня побери, кто это?

Фриц поздоровался.

–  Прима летней оперы.

–  Элегантна!

–  Неудовлетворена.

–  Чем?

–  Людьми и жизнью.

–  В ней чувствуется порода.

–  Мать у нее была русская.

–  А, вот откуда ветер дует. Однако скажи-ка мне, старый греховодник, откуда ты ее знаешь?

–  Мы познакомились случайно. Я писал башню собора у Заячьих ворот и целиком углубился в работу. Вдруг я почувствовал, что за мной наблюдают, какие-то странные флюиды коснулись меня. Я оглянулся и уперся взглядом в два больших черных глаза. Они улыбнулись - как-то так странно - не смогу тебе описать этот взгляд. Она хотела купить картину прямо с мольберта. Я вынужден был отказать, поскольку картина была заказана, зато пригласил ее на выставку на Мезерштрассе, где висело несколько моих картин.

–  Ах, вот оно что… Однако, Фриц, нечто такое в женском роде мне хотелось бы встретить нынче вечером, хотя бы ради того, чтобы просто поболтать.

–  Сегодня вечером ко мне придет моя молодая приятельница Элизабет, так что сможешь сразу с ней познакомиться. А теперь идем - разопьем в честь твоего приезда бутылочку вина, запылившуюся от времени.

–  Давай, и одной нам, пожалуй, не хватит.
– Сразу повеселевший Эрнст продел свою руку под локоть Фрица, и они быстрее зашагали к дому.

–  Так, мой мальчик, - заговорил Фриц, едва они вошли в комнату, - что будешь курить - трубку, сигары или сигареты? Выбирай сам. Я предпочитаю свою любимую трубку.

–  Тогда я выбираю сигарету. Это выглядит как-то более стильно.

–  С каких это пор ты обращаешь внимание на стиль?

–  В сущности, всегда обращал. А теперь стараюсь освоить наиболее эксклюзивные формы.

–  Быть того не может! В последний раз ты относился к этим вещам с достаточно злобным презрением.

–  Вслед за Ницше я сказал себе: «Только тот, кто меняется, для меня остается родным». Я перепрыгиваю с одной ступени развития на следующую. Другие люди шагают прямо вперед. Я же перемещаюсь кругами. И внезапно оказываюсь в другом круге - в другом кольце. Я двигаюсь толчками и прыжками. Но хватит об этом. Твой Приют Грез опять приводит меня в восхищение. И ты по-прежнему страстный любитель цветов.

–  Так было всегда. Гол как сокол, но считал, что лучше поголодаю, чем откажусь от цветов. Часто на последние гроши вместо хлеба покупал несколько цветочков. Даже в одной любовной интрижке виноваты были цветы. То была интрижка по расчету. В цветочной лавке я как-то раз заметил смазливую девушку-продавщицу. В самом факте встречи не было ничего особенного, но суть в том, что деньги у меня кончились, а дело-то происходило в цветочной лавке! Я купил на последнюю марку розы, три розы на длинных стеблях, попросил завернуть, пошел к выходу, потом вернулся, вытащил одну розу и преподнес ее вконец смущенной малышке. И тут же ушел, чтобы не портить впечатления. Видишь, в ту пору я тоже ценил стиль. На следующий вечер я случайно встретил ту малышку. К своему стыду должен признаться, что меня больше привлекали цветы, чем прилагавшаяся к ним девушка. Это была единственная в моей жизни любовь по расчету. Впрочем, вскоре я по-настоящему влюбился и в саму крошку. В моей мансарде, несмотря на безденежье, устраивались настоящие цветочные оргии… Маленькая Маргит давно замужем за порядочным человеком, но, может быть, иногда она и вспоминает Фрица, который так любил ее цветы… А сейчас мне нужно на минутку спуститься вниз. Столяр отыскал где-то прекрасный старинный ларь и просил сегодня вечером сообщить, хочу ли я его купить. А я чуть было не забыл. Всего минута, и я тут же вернусь.

Эрнст медленно докурил сигарету до конца, задумчиво следя за голубыми кольцами дыма.

В дверь постучали. Еще погруженный в свои мысли, он крикнул:

–  Входите.

Вошла Элизабет:

–  Добрый вечер, дядя Фриц…

Эрнст вскочил при первых звуках мелодичного голоса.

–  Ах, - смеясь, воскликнул он, - моя прекрасная незнакомка с вокзала. Какая встреча! Дяди Фрица сейчас нет. Не хотите ли покуда удовольствоваться мною? Меня зовут Эрнст Винтер, а вы - фройляйн Хайндорф, не так ли?