Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
Вздохнув, Ксавье продолжил красиво оформлять слайды в презентации, заполняя их минимальным количеством информации, хотя и в реферате он написал ненамного больше текста. Оставалось надеяться на то, что преподаватель, — о мнении одноклассников парень как-то не волновался, — так увлечётся разглядыванием эстетических элементов, что совершенно забудет о тексте и даже не будет слушать доклад Ксавье{?}[не знаю, конечно, как оно в штатах, но у меня такой трюк всегда работал)].
— Очень неинформативно, — заметил вдруг холодный голос сзади.
От неожиданности парень захлопнул крышку ноутбука и обернулся
— Что неинформативно? — спросил он, невольно залюбовавшись тонкими ногами в полосатых лосинах, выглядывающих из-под длинного чёрного худи. И тонкой шеей, укрытой жёлтым шарфом. Она его всегда надевала, когда приходила к нему. В остальное время — никогда.
— Твоя презентация. А ещё есть некорректная {?}[в значении «неправильная»] информация. Информация из интернета — ерунда. Надо книги читать.
— Когда ты вообще успела просмотреть, что у меня в презентации? — он недоумённо склонил голову, усмехаясь. — Как долго ты сидела на окне?
Она обернулась к нему, смотря привычно — исподлобья.
— Достаточно, чтоб представить, как будет выглядеть твоя спина в старости, если ты продолжишь так сидеть. Зрелище интересное, — он интуитивно расправил плечи, а она подошла к нему ближе, почему-то чересчур сильно напоминая призрака, даже для самой себя.
Хоть бы не оказалась видением или ещё чем-то.
— Может, тогда поможешь мне сделать презентацию качественной? — спросил Ксавье у неё, расплывшись в улыбке.
— У тебя когда срок сдачи? — она сложила руки на груди и опустила голову так, что чёлка почти скрыла её глаза.
— Через две недели.
— Тогда у нас есть дело поважнее, — Ксавье почти подумал, что девушка намекала на особо приятное времяпрепровождение, но его сладкие мечты едва успели явиться, как болезненно лопнули: Уэнсдей нахмурилась сильнее обычного, явно думая не о том, о чём он.
— Что такое? — в голове словно что-то взорвалось, разнося ошмётки разных предположений во все стороны.
— Сплетни от Энид.
— С каких пор тебя интересуют сплетни? — чуть успокоившись, он выгнул бровь.
Если Уэнсдей пришла обсуждать с ним, какие об их дивной недопарочке ходят слухи по Невермору — это забавно.
— Меня не интересуют сплетни, — девушка чуть подняла лицо, вперив в него такой взор, что по коже почти пошли мурашки. — Это — исключение. Говорят, что наша бывшая преподавательница химии бесследно исчезла. Думаю, твоя мама решила, что зачем ей тратить свои силы на убийство Йоко, если есть другая вампирша.
Ксавье подавился воздухом и закашлялся. Наверно, стоило наслаждаться предыдущими днями, когда ничего не происходило, а не нервничать. Хоть бы поберёг нервы для очередной не воодушевляющей новости.
— Но это даёт наводку, — продолжила Уэнсдей. — Мы сегодня с Вещью целый день искали зацепки. Выяснили, что Оана Мареш жила в мотеле в Джерико. В её номер я не проникла, там всё оцепили, но я прочитала в журнале на ресепшене, что у неё номер был забронирован до завтра. То есть она должна была завтра куда-то уезжать, но не уехала.
— А это значит, что её похитили или уже и убили тут, в Джерико, —
Ксавье надавил пальцами меж бровей, размышляя. Ему это обстоятельство не нравилось.— Да. Или возможно другое — она просто уехала раньше времени, а люди подняли панику. Но я так не думаю. Подслушала разговоры в участке, там говорят, что не могут с ней связаться.
— Мамочка перешла в наступление? Рановато, — виски засаднило, и он закрыл глаза.
— Возможно, она просто сочла этот момент удобным. Хотя она поступила очень глупо, если так. Похитила бы Оану уже тогда, когда она выселилась бы из отеля — никто бы ничего не заметил, — критично отметила девушка, и Ксавье покачал головой, усмехаясь направлению мыслей этого его мрачного чуда. — И я думаю, что уже Мареш не спасти. Судя по всему, у Патрисии есть способ держать части тел целыми долгие месяцы.
— Но ты также думаешь, что в ближайшее время больше убийств не будет? — он начинал всё больше и больше понимать её особый ход мыслей.
— Да.
— Надо бы за это время её найти. И расправиться по всей строгости закона…
— Самосуд эффективнее, — Уэнсдей подошла ближе к нему, и уголки её губ на мгновение поднялись вверх.
Ксавье не смог ничего ответить. Как бы он ни ненавидел свою мать, он всё же предпочёл бы, чтоб она попала в тюрьму. А не была мучительно казнена руками Уэнсдей.
— Это очень и очень странно, но мне не нравится, когда у тебя такое вот лицо, как сейчас, — вдруг переменила тему девушка.
— Тебе не нравится, когда я страдаю от моральных дилемм? — его уголок губы вдруг дрогнул, и он встал с кровати, мгновенно нависнув высоко над лицом маленькой хмурой девочки.
— Мне не нравится, когда ты страдаешь от чего-либо, что делаю не я.
— Меня не могут мучить даже мои собственные мысли? — поднялся и второй уголок губы.
— Это нежелательно, — девушка подняла опасный и потому милый взгляд.
— И за что я тебя всё-таки люблю, Уэнсдей Аддамс? — Ксавье наклонился к её лицу и поспешил поцеловать в ныне сливовые губы.
Но она оттолкнула его.
— Давай просто ляжем спать.
— Ты устала?.. — обычно это неординарное существо ещё сидело, не моргая, когда он просыпался посреди ночи.
— Мне надо разгрузить голову, — сказала она и быстро сняла с шеи кулон.
— Ты в порядке? — он взял её мистическую побрякушку в кулак и наклонился к её лицу, встревоженно в него вглядываясь.
— Я думаю, как не допустить то, что я видела в видении. И как бы побыстрее добраться до Патрисии, — процедила она и отошла.
Сняв рюкзак, девочка достала оттуда чёрную пижаму и стала переодеваться. Как бы Ксавье ни старался не наблюдать за её действиями, мысленно пуская от них слюни, он не смог: и любовался, как она резкими движениями меняет будничную одежду на тонкую ночную сорочку, доходящую ей до колен. Помня об одежде, в которую она одета в видении, Уэнсдей никогда не надевала её. А Ксавье более чем преисполнялся эстетическим удовольствием и от её тела в чёрной сорочке. Она красиво лежала на идеальных изгибах её тела, обнажала острые ключицы, — и шрам под ними от стрелы, но это только больше возбуждало, напоминая о том, как она спасла его, — и на груди просвечивала контуры вечно напряжённых сосков.