Призраки не лгут

— Полиция умалчивает обо всем, что касается находки, но, как стало известно «Актуэльт», подводные работы окончены, а поиски детей прекращены.

Увидев на экране изображение Викки, Элин больше не слушала, что говорит диктор. Девочка стала старше и похудела, но не изменилась. У Элин словно остановилось сердце. Она вспомнила это ощущение — как она несет спящую девочку — и прошептала:

— Нет! Нет…

Она не сводила глаз с худенького бледного личика. Волосы висят как попало, неприбранные, спутанные. Их всегда было трудно привести в порядок.

Она все еще ребенок, и вот говорят — она умерла. Упрямый взгляд избегает смотреть в камеру.

Элин отошла от телевизора, покачнулась, оперлась о стену и не заметила, как написанная маслом картина Эрланда Куллберга сорвалась с гвоздя и упала на пол.

— Нет, нет… — заплакала Элин. — Не надо так, нет…

Когда она видела Викки в последний раз, девочка плакала у нее на крыльце. А теперь она мертва.

— Не хочу! — закричала Элин.

С сильно бьющимся сердцем она подошла к освещенной витрине, где стояло большое блюдо-поднос с традиционным узором. Блюдо подарил ей отец, который, в свою очередь, унаследовал его от какой-то родни. Элин взялась за верхний край витрины и с силой рванула ее вниз. Витрина с грохотом обрушилась на пол. Стекла разлетелись, осколки посыпались на паркет, а само узорчатое блюдо разбилось.

Элин, словно от дикой боли в животе, согнулась пополам и скорчилась на полу. Она прерывисто дышала, снова и снова думая: у меня была дочь.

У меня была дочь, у меня была дочь, у меня была дочь.

Наконец Элин села, выбрала из отцовского блюда осколок побольше и провела острым краем по запястью. Потекла теплая кровь, закапала на колени. Элин еще раз провела острым краем осколка по руке, зашипела от боли — и услышала, как скрежетнул ключ в замке: кто-то открыл дверь и вошел в дом.

Глава 75

Взяв чугунную сковородку, Йона обжарил на сильном огне два толстых ломтя говяжьего филе — уже отбитые и приправленные грубо помолотым черным перцем и паприкой. Когда они покрылись прозрачной корочкой, комиссар сунул их в духовку, посолил и выложил на порезанную ломтиками картошку. Когда мясо начало доходить, он сварил соус — портвейн, смородина, бульон из телятины и трюфели.

С легкой отстраненностью в движениях разлил сент-эмильонское красное вино по двум бокалам.

Землистый запах мерло и каберне-совиньона успел распространиться по кухне, когда в дверь позвонили.

На пороге стояла Диса в плаще в красно-белую полоску. Глаза широко распахнуты, лицо мокро от дождя.

— Я решила проверить, такой ли ты суперполицейский, как говорят.

— И каким образом?

— Проведу тест. Как по-твоему, я сейчас выгляжу как обычно?

— Лучше.

— Ответ не принимается, — улыбнулась Диса.

— Ты подстриглась и в первый раз в году заколола волосы парижской заколкой.

— Еще что-нибудь?

Он скользнул взглядом по раскрасневшемуся худощавому лицу, стрижке «паж», блестящим волосам и стройному телу.

— Новые. — Комиссар указал на красные ботинки — шнуровка, высокие каблуки.

– «Марк Джейкобс»… дороговаты для меня.

— Красивые.

— Больше ничего не видишь?

— Я еще не закончил. — Комиссар взял руки Дисы в свои, перевернул и стал рассматривать ногти.

Диса не могла удержаться от улыбки, когда он пробормотал, что у нее та же помада, что и когда они были в «Сёдра театерн». Комиссар осторожно покачал ее серьги, взглянул ей в глаза и задержал взгляд, потом отошел. На лицо Дисы падал свет торшера.

— Глаза, — сказал Йона. — Левый зрачок не реагирует на свет.

— Молодец. Мне закапали капли.

— Ты ходила проверить глаз?

— В стекловидном теле вмятина, но ничего серьезного. — Диса направилась на кухню.

— Ужин скоро будет готов, только мясо еще доходит.

— Как здорово ты все устроил.

— Мы с тобой давно не виделись. Я так рад, что ты пришла.

Они молча подняли бокалы друг за друга; Дисе — как всегда, когда Йона смотрел на нее, — стало жарко, у нее появилось ощущение, что кожа заблестела. Диса с усилием отвела взгляд, покрутила бокал, вдохнула аромат и снова отпила немного вина.

— Правильная температура, — констатировала она.

Йона выложил мясо и картошку на тарелку, где уже лежали руккола, базилик и тимьян.

Соусом аккуратно нарисовал круг на краю тарелки, думая о том, что давно уже должен был сказать Дисе.

— Ну как тебе жилось?

— В смысле — без тебя? Лучше чем когда-либо. — Дисе хотелось уязвить его.

За столом наступило молчание. Диса осторожно прикрыла руку комиссара своей:

— Прости. Но я так злюсь на тебя иногда. Когда я — мое худшее «я».

— И какое «я» ты сейчас?

— Худшее.

Йона отпил вина.

— В последнее время я много думал о прошлом, — начал он.

Диса улыбнулась, приподняв бровь:

— В последнее время? Да ты всегда думаешь о прошлом.

— Неужели?

— Да, думаешь… но никогда не говоришь о нем.

— Нет, я…

Он замолчал, светло-серые глаза сузились. Холодок пополз у Дисы по спине.

— Ты попросил меня прийти на ужин, сказал, что надо поговорить… Когда-то я решила никогда больше не разговаривать с тобой, но вот ты звонишь… через несколько месяцев…

— Да, потому что…

— Тебе на меня наплевать, вот что.

— Диса… думай обо мне, что хочешь. — Йона был серьезен. — Но я хочу, чтобы ты знала: ты мне очень небезразлична… очень. Я всегда думаю о тебе.

— Спасибо, — медленно проговорила Диса и встала из-за стола, не глядя на комиссара.

— Я хотел сказать совсем о другом, об ужасном…

Йона стоял и смотрел, как Диса натягивает полосатый плащик.

— До свидания, — прошептала она.

— Диса, ты нужна мне. — Комиссар слышал свой голос как со стороны. — Я хочу тебя.

Диса не отрываясь смотрела на него. Блестящая темная челка опускалась ей на ресницы.

— Что ты сказал? — спросила Диса, помолчав.

— Я хочу тебя.

— Не говори так, — пробормотала она, застегивая «молнию» на ботинках.

— Ты нужна мне, каждый день, каждый час. Но я не могу рисковать тобой, я не вынесу мысли, что с тобой может что-то случиться…

— Что со мной может случиться? — перебила она.

— Ты можешь исчезнуть, — просто объяснил комиссар и взял ее лицо в ладони.