Призраки прошлого

— Сейчас я сяду, и мы спокойно поговорим. Хорошо?

— Да, эйр.

— Без условностей. Просто Бранн.

Кисти медленно соскользнули, приятная тяжесть исчезла. Обогнув стол, сын императора вновь занял прежнее место, чуть приподняв уголки выразительно — сочных губ. Присущая ему черта из прошлого: на лице о'Майли не проскальзывало никакой, даже тлеющей улыбки, а глаза всегда оставались полными тоски и печали, как лик человека, повидавшего много смерти и горя в свои молодые лета. Зоркое отслеживание передвижений воина подпитывались информацией из разговоров и кратких описаний «Вестника», держа ее в курсе его походов и поощрений.

— Я хочу предложить тебе скромный ужин.

— Благодарю, но я не голодна.

— Уверена?

— Не смогу есть сейчас, нервы на пределе, — честно призналась Лейя.

— Бедная девочка, — щеки заалели.

Поборов стыд, продолжала изучать роанца, находящегося у противоположной кромки пустого стола. Спонтанный порыв вскочить и заключить его в объятья отступил. Держись, дурочка! С тобой уже другой человек, не тот, кого ты знала семь лет назад. Обломки — вспышки памяти складывались в причудливую мозаику, являя белолицего безусого юнца с забавными кудряшками. Яркая картинка реальности трансформируясь преподнесла зрелого мужа с поседевшими висками и новыми морщинками. Рефлексы зыбких теней играли на идеальном лице, которым хотелось неотрывно любоваться. Беспощадное зеркало жизни явило воина старше и мощней, чем накручивали фантазии, с глубоким порезом, плавно рассекающим половину лба и правую бровь до выступа скулы и двух порезов поменьше на обеих щеках. Молва не врет: увечья, добытые в походах, красят, а не уродуют мужчин. Этого же до нелепости гармонично. Плотная линия четко очерченных губ, никакой юношеской припухлости и нежно — розовой кожи. Теперь она неровная, загрубевшая от суровых погодных условий и тягот военного быта.

Кто он — хладнокровный убийца, зачерствевший представитель Роана, безликая единица армии Истерроса? Или легендарный рыцарь, горделиво восседающий на белом норовистом жеребце, покорным воле мужественного всадника и не терпящего трусливого? Скорее, и то, и другое. Грязные подробности поручений ведомства Палача ее ничуть не интересовали, как и иная реакция, кроме возмущения на действия суда, растоптавшего репутацию воина.

— Я тебя напугал?

Мягко сказано!

— Весьма неожиданно.

Накативший панический страх постепенно исчез, сменяясь противоречивым ворохом притупленного удивления и отошедшей на второй план усталости, уступившей приятной смеси безопасности и острого интереса.

— Оживший предатель, — горькая усмешка.

— Нет. Для меня ты — герой.

Черные бриллианты зрачков о'Майли расширились. В карих радужках замерцали узоры янтаря, словно он перехватил и вобрал в себя часть ее вспыхнувших эмоций, ее восторга, ее обожания, и бунта опустошающей несправедливости. Слишком смело, слишком откровенно, по — детски прямолинейно и наивно.

— Героев не казнят, как предателей Лейя, героям не больно, они не пропускают удары и не попадают в плен.

Ведь так?

Да, только в сказках, что читала мать, в которые давно не верилось.

— Чушь. Я знаю, как у нас делают героев из предателей и наоборот.

Болезни и смерти не самое страшное в жизни. Есть страдания не в пример хуже: муки позора, бесчестья и трусливой слабости. Есть беспросветное отчаяние, есть падение, без которого нет и подъема. Ей хотелось поддержать, вселить уверенность и придать сил, чтобы через боль он смог начать строить фундамент нового будущего.

— И откуда же такие убеждения?

— Кое с кем общалась, много видела, думала. На мысе достаточно времени для подобных занятий, — она прикусила губу.

Поразительное доверие! Откровенность тянет как минимум ссылкой на остров Ледяных сопок.

Взгляды скрестились, выдерживая напор, подобно схватке клинков двух непримиримых противников — опытного и знающего как устроена жизнь, до тошноты отведавшего стряпни с дворцовой императорской кухни и желторотого птенца, только — только подающего первые звуки. Поток мыслей удачно совпал и шел в едином русле.

«Умная девочка. Верные выводы».

Лейя отвела глаза первая, крутнула головой, разматывая пуховый платок. Непонятный контраст: щеки горят, волнительно потряхивает нутро, а вымораживающий холод раздражает покалыванием острых иголочек, от чего волоски на коже встают дыбом. Боже! Почему так?

Молва утверждает, что незаконнорожденный сын императора один из самых красивых мужчин в империи. Да. Внешность — дело вкуса, но нельзя отрицать очевидного. Бастард удивительно хорош! Непривычная для прежнего образа дерзкая щетина дает сравнение в его пользу: не жидкая бородка священнослужителя и не густые усищи, как у казначея гарнизона, а волнующая, пленительная небритость. Откуда ей знать почему так хочется провести по волоскам рукой, потереться щекой, отчего манит великолепный лепной рот, его нежность, его изгибы. Девичья воля трещала и плавилась под натиском ослепительно эффектной наружности «старого незнакомца».

— Ты сильно рискуешь. Твой поступок крайне неосмотрителен и глуп, шайна Сойлер! Ты могла попасться инквизиции. Лечить, не имея разрешения! И не говори, что не знала о последствиях! Почему не уехала в учиться столицу?

Возмущение и недовольство собеседника оставляло у Лейи щемящий зуд неудовлетворенности, тоски и собственной никчемности. Критика из его уст звучала особенно горько, как жгучая, неприкрытая правда.

— Роан. Я пыталась, но из — за матери наша семья в списке неблагонадежных, — пояснила девушка. — Мне отказали.

— Как давно ее забрали?

— Семь лет назад в Астре. Почти сразу, как вы с императором покинули Север.

Мужчина нахмурился. Брови сошлись на переносице.

— В чем конкретно она обвинялась?

— Этого мы не узнали, как и того — жива ли она вообще?

o'Майли не смог сдержать грязного ругательства на дарийском, а потом стиснул челюсти, пристукнув кулаком по столу.

— Прости, я не знал.

Все. Плотина рванула и хлынула неудержимым потоком. Держалась сколько могла, но силы растаяли. Она начала вздрагивать, беззвучно всхлипывать, дрожать и напрягаться, пытаясь притупить конвульсию панической истерии. Из полуприкрытых лазоревых очей обильным потоком полились слезы, сломив преграду гордости и приличий. Влага торопилась облегчить, освободить от мучительных сомнений касательно туманного будущего, рассеять и отогнать прочь.

Опешивший от столь бурной реакции мечник снял плащ, стянул перчатки и сел рядом.

— Не плачь, маленькая. Мне жаль, — бархатный баритон просочился в самые недра сознания. Рука уверенно придержала за талию, а другая протянула носовой платок.

— Возьми.

Вот сейчас коснуться его кисти кончиками пальцев, убедиться, что он настоящий, а не выдуманный. Живой и горячий. Не бред на яву, а именно он говорит своим низким грудным голосом, вызывая пронизывающие мурашки и непонятные смутные всплески отдаленных желаний. Рука соприкоснулась с теплой подвижной структурой его мозолистой ладони и контакт прошел острой вспышкой, тряхнув со всей одури ее нутро, разве только искры не посыпались. Хотелось дышать спокойно, а вышел ничем не прикрытый судорожный вдох.