Призвание: маленькое приключение Майки

Чьи мысли он угадал, было непонятно, но точно не Майкины. Может быть, это была тетя Женя, все еще покойно спавшая в своей будочке где-то по соседству?

— …ты со мною рядом, ты — любовь моя-а-а! — распевал Ратла.

— Слышу, слышу, чего глотку-то драть… — донесся громовой голос.

Стена распалась на две половины: пастушок-чародей отъехал куда-то влево, а очарованные детки утонули справа.

Перед Майкой и Никифором предстала широкая лестница. Ее каменные ступеньки вели высоко-высоко, на небольшую площадку, в центре которой возвышалась ванна, полная белоснежной упругой пены.

— Что там у нас? — спросила невидимая женщина.

Пенное облако зашевелилось — из него вынырнула голова с густой копной чудесных красных волос. Майка пригляделась и… не поверила своим глазам.

В какой уж раз.

В пене

На ученицу четвертого класса школы-гимназии номер двадцать девять глядела Алла Пугачева. Прежде Майка никогда не видела ее вживую, но сейчас она почему-то была уверена, что там, на вершине длинной лестницы, принимает ванну именно она — самая знаменитая Прима необъятной страны.

Алла Пугачева.

Девочка знала ее по множественным портретам и старалась вместе со всей страной следить за ее заоблачной жизнью. Конечно, иногда Майка отвлекалась на свои собственные дела, но чувство, которому она была еще не в силах дать имя, меньше от этого не становилось.

«Майка благоговела», — так обозначил бы взрослый душевную бурю ребенка.

Майку ничуть не удивило, что Прима принимает гостей, сидя в пене.

В тот момент ей казалось даже, что по-другому и невозможно. Ведь из пены появляется много самых замечательных вещей.

«Пирожные „безе“ — раз, мыльные пузыри — два, — считала про себя Майка. — Богиня любви Афродитка — три, и… — девочка задумалась изо всех сил, чтобы дотянуть хотя бы до четверки. Ответ, конечно, отыскался. — Папин подбородок, когда он бреется!».

Порядковый номер у нынешнего пенного чуда был пятый. Такой же была и Майкина оценка. Алла Пугачева была самым отличным от других пенным чудом.

Дива имела максимально подлинный вид, какой могла себе представить школьница: у нее были красные волосы, красивые большие глаза в длинных ресницах до бровей, а вокруг глаз лежали цветные тени и протуберанцы.

— Какая красота!

Девочка благоговела, но зоркости не утратила. На стульчике Майка высмотрела подушечку из вишневого бархата с золотыми кистями. На невысокой тумбочке в виде античной колонны, стоявшей чуть подальше, она разглядела множество флакончиков и пузырьков разнообразных цветов и форм. Конечно, все они были восхитительные, у примадонн ведь по-другому не бывает. Из глубины площадки на гостей тускло поблескивало большое зеркало-трельяж, увитое цветочными гирляндами.

А самая значительная диковина не пряталась.

Наоборот она все время лезла на глаза.

Ванна.

Она казалась выдолбленной из цельного каменного куска. Ложе Примы напоминало сказочную люльку. «Вдруг это кровать? А пена служит одеяльцем?» — пискнула в голове Майки обманная мысль, которая тут же была отметена.

Вряд ли Дива стала бы встречать гостей, лежа в постели. Она же — Алла Пугачева, а не какая-то там соня-лежебока.

Майка смотрела, а заодно придумывала породу темного, почти красного камня, из которого была сделана ванна. Выбирая между тремя известными девочке камнями — мрамором, гранитом, и яшмой, она выбрала самый, по ее мнению, благородный.

«Мрамор, конечно», — решила она. Так Майка другим девочкам и расскажет. Те будут ахать-охать и не верить ни единому ее слову. Напрасно: ведь чудеса — капризные примадонны — являются только тем, кто их очень ждет.

— Молния?

Голос у Аллы Пугачевой Детского Мира был в точности, как думала Майка: красивый и хрипловатый, будто только что явившийся с мороза.

Подзывая Никифора, она вынула из пены руку с длинными красными ногтями. С широкого дырчатого рукава на желто-мраморный пол повалились клока пены.

Никифор торопливо запрыгал по ступенькам и, добравшись до самого верха, что-то почтительно пробормотал.

Прима кивнула и глянула на Майку:

— Поди сюда, доча.

Девочка пошла наверх, а ее сердце с каждым шагом проваливалось.

Все ниже, ниже, ниже…

Майка Яшина отчаянно трусила.

Мировые голоса

— Как мама? — голос Примы будто выцвел.

— Хорошо, — ответила Майка, стоя от нее на пару ступенек ниже.

— Слушаешься?

— Стараюсь.

— Шалишь часто?

— Бывает, — неохотно признала Майка. Под взглядом примадонны правда сама собой соскакивала с языка. — Недавно письмо потеряла. Сама не знаю, как вышло.

— Что за письмо?

— Обыкновенное, только пахло вкусно, как целый магазин.

— И марка треугольная, — добавила Дива.

— А вы откуда знаете? — удивилась Майка.

— Никишка, — позвала Алла Пугачева. — Почему не донесли?

Никифор, прежде скрывавшийся в тени портьер, вышел на свет.

— Хитрованская вылазка, — пробормотал он. — Не сумели, упущение, признаем, исправим.

Ему было стыдно.

— Прочь поди, — распорядилась Дива. Она была сердита.

Никифор отступил.

— Так это вы моей маме письма пишете? — спросила девочка. Дар Майки расцветал на глазах.

— Стараюсь быть в курсе, — признала Прима.

— А я не знала.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Прима улыбнулась.

Ее улыбка, как волшебный ключик, отомкнула потайную комнатку в душе Майки. Девочка ответила улыбкой на улыбку. Она улыбнулась, как умела.

Искренне.

Ледок отчужденности треснул.

— Динь-дон, — звякнул невидимый колокол, отмечая новизну.

Дива и дивочка, осень и весна, нашли общий язык.

Алла Пугачева взмахнула рукой и из мокрого рукава ее вылетел сполох.

Флаг — знак особого отличия «Детского мира» — оказался в руках Никифора.

Покойный сквозняк, прежде было задремавший, стал весело играть с полотнищем, показывая его во всей красе: на белоснежном поле желтым шелком был вышит треугольник, а в нем — глаз — всевидящее око.