Призванный в Бездну
Шрифт:
За последним поворотом прятались Золотые развалины.
Они располагались в пещере, как и первые встреченные мной в Бездне. Но эта пещера была более вытянутой в длину и не такой уж широкой; она походила на мазок кисти. Её заполняли строения — странные, причудливые и невозможные. Помимо уже знакомых арок тут и там поднимались перекрученные здания. За сплетениями их фасадов нельзя было уследить. Они будто частично уходили в другое измерение.
Изломанные колонны стояли прямо. Золотом сверкала гладкая поверхность иглистых скульптур. Маленькие строения становились большими, если на них задерживался
Над Золотыми развалинами раскинулось вечернее небо. По нему плыли облака, подкрашенные закатным солнцем.
Меня бросило в жар. Я увидел гигантскую лестницу, вырубленную в дальней стене. Она доходила до самого верха — до второго слоя.
Больше медлить не стоило. В густой мгле по бокам я заметил скопления светлячков, таких же, как и те, что танцевали вокруг меня. Если моя догадка была верна, их привлекали безликие.
Но дорога к лестнице была свободна — широкая, на удивление прямая аллея. Я осторожно двинулся по ней, на всякий случай приготовив жезл. Он очнулся от дрёмы; в глазницах черепа загорелись пурпурные огни.
Туман скрадывал звуки. Я не слышал даже звука собственных шагов, только гулкое биение псевдосердца. Я избегал приближаться к аркам и статуям, которые встречались на улице, но иногда они выпрыгивали из своих карманных измерений, как чёртики из табакерки.
Когда я оборачивался, то всякий раз видел следующую по пятам стену из светлячков, которые носились в тумане.
Неожиданно передо мной открылась площадь. Я стоял на одном из концов огромного янтарного семиугольника. А в центре его, если можно говорить о каком-либо центре извращённой, геометрически невозможной фигуры, высился исполинский силуэт.
С первого взгляда мне стало понятно, что это — патриарх. Не первый среди равных, не вожак, заслуживший власть силой, а тот, кто послужил прародителем всех безликих, которые обступили площадь.
Черви, составлявшие его тело, беспрестанно двигались. Казалось, он находился в вечном движении, как живая картинка — каждый скетч чуть отличался от предыдущего. Патриарха покрывала слизь, в которой шевелились покрытые клыками щупальца. Они двигались с неестественной грацией и ловкостью, словно обладали собственной волей.
В отличие от других безликих, глаза патриарха не выпирали из головы. На их месте чернели глубокие провалы, которые словно впитывали свет. Невозможно было определить, куда он смотрит — и всё же его леденящий взор вонзился в меня, словно обнажив душу и заглянув внутрь.
Я прошлой жизни я многое отдал бы, чтобы нарисовать подобное существо.
Но теперь я мечтал лишь об одном — уничтожить эту тварь.
Безликий, заточённый в моём разуме, безмолвно взвыл, не то жалуясь на меня, не то поспешно заверяя в верности своего создателя и повелителя.
Подавляющее присутствие патриарха ощущалось издалека. Он сминал любое сопротивление. На плечи опустилась многотонная тяжесть. Я едва устоял на ногах, — но продолжил идти к нему навстречу.
Ладонь, державшая Лью’с, вспотела. Почему-то ни пот, ни слюна не превращались в червей, как кровь. Я сфокусировался на ощущении тяжести в руке, медленно, чертовски медленно поднял её — и обнаружил, что стою напротив патриарха.
Близко.
Гораздо ближе,
чем хотел бы.Когда я успел?
Он пошевелился, и на мой разум обрушился ментальный таран. Чудовищное в своей неистовости мысленное послание, суть которого сводилась к одному.
«ПОДЧИНИСЬ!»
Руки тряслись, как у пьяного. Я прицелился.
«ДИТЯ МОЕГО ДИТЯ — ПОДЧИНИСЬ!»
В груди бушевала ярость. Эта дрянь, эта мерзость приказывать мне! Смела считать, что я её игрушка!
«ЕДИНИЦА, УТРАТИВШАЯ ЯСНОСТЬ, ПОДЧИНИСЬ!»
Никогда и ни за что я не буду чьим-то слугой. Меня не сломать. Не раздавить. Нет ничего важнее моей свободы.
«ЧУЖАК, РАДИ ВЫСШЕГО БЛАГА, ПОДЧИНИСЬ!»
Мысленные преграды, которые я научился выставлять за годы медитаций, рушились одна за другой. Ноги уже онемели, и оцепенение поднималось выше, постепенно захватывая меня целиком.
— Есть лишь одно высшее благо, — выдавил я под напором патриарха. — И это свобода!
Столб пурпурной энергии вырвался из жезла и ударил в место, где секунду назад стоял патриарх. Он увернулся с издевательским проворством. Древняя колонна за ним приняла на себя удар и с грохотом обрушилась.
Нажим на моё сознание ослаб. Я вырвался из тисков ментального плена — и едва ушёл от ответной атаки. Она задела самым краем: хлыст-щупальце вспорол мне бок. Из него тут же начать хлестать кровь. Красные капли окропили янтарную плиту, и туман над ними сгустился в жадные водовороты.
Игры кончились. Я превратился в безликого и отпрыгнул от нового выпада.
Разозлённый моим отпором, патриарх не сдерживался. Он обрушил на меня стремительные удары, перетекая из одной формы в другую. Я не узнал и десятой доли существ, доступных ему. Куски янтарных плит разлетались во все стороны, не выдерживая чудовищных атак. Я не оставался в долгу: лучи энергии прожигали патриарха насквозь и летели дальше, вонзаясь в здания. Те оплавлялись, взрывались, или рушились. Несколько раз меня задело осколками, а однажды пролетевший кусок металла едва не оторвал руку с Лью’сом.
Я не давал патриарху сосредоточиться на телепатическом давлении. Если он хоть на секунду замедлит меня, я буду обречён. Он прихлопнет меня, как муху, или натравит своих рабов, и те разорвут моё тело на куски.
Потому я не снижал натиск. Выжимал из Лью’са всё и ещё чуть-чуть сверху.
Магия пробуждённого жезла во всей красе показала себя в Золотых развалинах. Здесь реальность была так тонка, что обычным безликим хватало одного попадания, чтобы сгореть дотла в чародейском огне.
Вокруг царила настоящая неразбериха. Горели трупы безликих, пылали древние сооружения. Пламя не делало различий между плотью, камнем, янтарём и металлом.
«ГЛУПЕЦ!»
Мысленный вопль патриарха отшвырнул меня, как котёнка. Я тотчас вскочил и увидел, что повелитель безликих, покрытый слизью и ихором, за считанные мгновение заращивает увечья.
Его так просто магией не пронять.
«УЗРИ!»
Разум накрыло новой волной образов, беспорядочных, фрагментарных, бессмысленных.
Они сменились другими.
Чувство единства. Присутствие тех, кого связывает общая цель.